Маленький незнакомец - [132]

Яркая луна, тени деревьев, вода, белая, как молоко. Пейзаж выглядел слегка нереальным и больше походил на собственную фотографию, сделанную в необычном режиме. Он будто затягивал в себя, и я казался себе пришельцем вне времени и пространства. Помнится, я опять закурил. Потом я озяб и закутался в старый красный плед, лежавший на заднем сиденье, тот самый, которым некогда утеплял Каролину. Я вовсе не чувствовал усталости и собрался так просидеть всю ночь. Но как-то вышло, что я поджал ноги, опустил голову на спинку сиденья и почти сразу нырнул в тревожное забытье. Мнилось, будто я вылез из машины и зашагал к Хандредс-Холлу — видение было ярким и четким, как недавние картинки о суете с больным мужиком. Вот я пересек серебрившийся луг, дымком проник сквозь ворота имения и по аллее пустился к дому.

Но тут меня обуяли паника и смятение, ибо аллея странно изменилась: неимоверно длинная и петлистая, она уходила во мрак.

Будто заржавевший, я очнулся в начале седьмого, когда сквозь заплаканные окна машины пробивался рассвет. Голове было зябко: шляпа, придавленная моим плечом, напоминала лепешку; сбившийся плед обмотался вокруг моих чресл, словно всю ночь мы с ним боролись. Я открыл дверцу и неуклюже выбрался на воздух. Подле колеса что-то зашебаршило; крысы, подумал я, но нет — пара ежиков фыркнули и скрылись, оставив темный след в высокой, белесой от росы траве. Над серой водой пруда зависла туманная дымка, все вокруг утратило ночную нереальность. Я чувствовал себя как после сильной бомбежки, когда выходишь из убежища и щуришься на посеченные осколками, но целые дома, хотя в разгар налета казалось, что весь мир разнесет на куски.

Я был словно выжат, пыл мой иссяк. Хотелось кофе, побриться да еще срочно требовалось отлить. В сторонке я облегчился, потом кое-как расчесал волосы и привел в порядок измятую одежду. Холодная отсыревшая машина не желала заводиться. Я открыл капот и протер свечи; громкий стук мотора, нарушивший лесную тишину, вспугнул птиц с деревьев. По тропе я выехал на дорогу и свернул на Лидкот. Встречных машин не было, но поселок уже понемногу оживал: зашевелился рабочий люд, из трубы пекарни вился дымок; низкое солнце, длинные тени, детали каменной церкви, краснокирпичных домов и лавок, безлюдные тротуары и пустые дороги — все выглядело свежим, чистым и красивым.

Возле дверей моего дома, усевшегося в верхнем конце Хай-стрит, я увидел человека, который дергал звонок и, сложив ковшиком руки, заглядывал в «изморозное» окошко. Из-за шляпы и поднятого воротника я не видел его лица, но заподозрил в нем пациента, и сердце мое екнуло. Услышав мою машину, человек обернулся — я узнал Дэвида Грэма. Вид его говорил о том, что пришел он с дурной вестью. Разглядев его лицо, я понял, что новость ужасная. Волоча ноги, Дэвид подошел к машине:

— Я пытался тебя разыскать. Ох, Фарадей… — Он провел рукой по лицу; было так тихо, что я слышал шорох щетины под его ладонью.

— Что-то с Анной? — спросил я — ничего другого в голову не пришло.

— Что? — Воспаленные глаза его моргнули. — Нет… С Каролиной. В Хандредсе несчастье. Сочувствую тебе.

Бетти, в жутком состоянии, позвонила около трех ночи. Она хотела поговорить со мной, но меня, разумеется, не было, и телефонистка перезвонила Грэму. Никаких деталей не сообщалось, только просьба как можно скорее приехать в Хандредс-Холл. Грэм спешно оделся и погнал в имение, но уткнулся в запертые ворота — Бетти забыла про замок. Другие ворота тоже были накрепко заперты и слишком высоки, чтобы через них перелезть. Дэвид уже хотел вернуться домой и позвонить Бетти, но тут вспомнил о проломе в парковой ограде. На задах выстроенных домов уже обозначились садики, обнесенные сетчатой изгородью, которую Грэм одолел и пешком добрался к особняку.

Дверь открыла Бетти, керосиновая лампа в ее руках ходила ходуном. От страха она пребывала «за гранью истерики» и не могла вымолвить ни слова. Грэм тотчас увидел причину ее состояния: в пятне лунного света на розово-красном мраморном полу лежала Каролина. Подол ее ночной сорочки задрался, обнажив ноги, волосы венчиком рассыпались вокруг головы. Из-за потемок в первую секунду Грэм решил, что с ней припадок или обморок. Он взял у Бетти лампу и тогда с ужасом увидел, что голову Каролины обрамляют не волосы, но темная лужа крови. Видимо, девушка упала с верхней площадки. Дэвид машинально взглянул вверх, ища брешь в балюстраде, но все балясины были целы. Он зажег еще лампы и осмотрел тело, хотя и без того было ясно, что помощь уже не нужна. Каролина умерла мгновенно. Грэм прикрыл одеялом труп и увел Бетти в кухню, где согрел чаю.

Он рассчитывал узнать, что произошло, но служанка мало что могла рассказать. Посреди ночи она услышала на площадке шаги и вышла справиться, в чем дело, но увидела летящее вниз тело, а затем услышала страшный хрусткий удар о мраморный пол. Больше она ничего не знала, и вспоминать о том «было невмочь». В жизни ничего страшнее не видала. Закроет глаза и видит Каролину, падающую в лунном свете. Наверное, от видения «уже не избавиться».

Грэм дал ей успокоительное, а затем, как некогда я, по старинному телефону вызвал полицию и перевозку. Он позвонил и мне, чтобы сообщить о несчастье, но, естественно, мой номер не отвечал. Вспомнив о замках, он взял у Бетти ключи и через залитый луной парк пошел отпирать ворота. Я с радостью покинул дом, рассказывал Грэм, и совсем не хотел в него возвращаться. Знаешь, возникло необъяснимое чувство, будто в нем обитает некая хворь, будто он насквозь пропитан заразой. Однако Дэвид вытерпел всю процедуру: расспросы сержанта, погрузку тела в фургон. Все закончилось к пяти утра, теперь надо было что-то делать с жалкой, испуганной Бетти. Грэм решил сам отвезти ее домой, хотя вновь возникло странное чувство, что в доме лучше не задерживаться. И речи не было о том, чтобы оставить ее одну в этом зловещем месте, а потому он дождался, пока она соберется, а затем отмахал девять с половиной миль до ее отчего дома. Всю дорогу бедняжку трясло. Потом он вернулся в Лидкот, рассказал Анне о том, что случилось, и пошел разыскивать меня.