И в голове мелькнула мысль, возможно, сейчас я увижу то, что к нам едет.
Поезд действительно оказался маленьким, и он выглядел черным под прожектором во лбу паровоза, льющего холодновато-голубой свет.
А вагоны напоминали гробы, как формой, так и размером. Хотя… возможно, мне это просто привиделось.
Так или иначе, но свет поблек и «тадатада-тадатада» стало глуше. Поезд словно уходил за пределы слышимости.
Я прижал серебряные струны к грифу, и мы с Донни оказались в полной тишине. Наверное, такая царит в каком-нибудь безжизненном, безвоздушном месте вроде Луны.
И вдруг Донни Каравэн надрывно вскричала и стала оседать на пол. Я подхватил ее свободной рукой.
Тело Донни обмякло. От недавнего оцепенения ничего не осталось. Она обессиленно обняла меня круглой обнаженной рукой за шею, и моя ореховая рубашка промокла от ее слез.
— Джон, ты меня спас, — без умолку повторяла она. — Ты отвел от меня проклятие.
— Вроде того, — кивнул я, хотя это и походило на хвастовство.
Я посмотрел вниз, но ни в проходе посреди дома, ни дальше рельсов больше не было. Только темная долина. Костры уже прогорели, а лампы в доме давали мало света.
Рука Донни напрягалась на моей шее.
— Идем, Джон, — сказала она. — Идем в дом. Мы одни, только ты и я.
— Мне пора, — отказался я.
Она убрала руку:
— В чем дело? Я тебе не нравлюсь?
Я даже не стал отвечать на этот вопрос. Ее голос звучал так жалко.
— Мисс Донни, вы все верно сказали. Я отвел от вас проклятье. Оно не умерло, как вы считали. Его нельзя убить смехом или неверием, или снятыми рельсами. Если сегодня оно вас миновало, завтра может вернуться.
— Ох! — Она было потянулась ко мне, но потом опустила руки. — Что же мне делать?
В ее голосе звучала мольба.
— Прекращайте грешить.
Лицо ее было бледно, глаза округлились.
— Ты хочешь, чтобы я жила, — с надеждой сказала она.
— Живи, так будет лучше для всех. Ты говорила, тебе должны денег, у тебя есть арендаторы и все такое. Как людям быть, если без тебя все растащат?
До нее дошло, что я имею в виду. Возможно, впервые в жизни.
— Ты сгинешь, — продолжал я, — но они останутся, а им нужна твоя помощь. Ну, а пока ты здесь, мисс Донни, постарайся помочь людям. Это можно сделать тысячей способов. Мне нет смысла их называть. Просто живи по совести, и, глядишь, больше не придется слышать по ночам этот свист.
Я пошел по проходу на выход.
— Джон! — мое имя у нее прозвучало как стон. — Джон, останься на сегодня, — взмолилась она. — Останься со мной! Джон, я хочу, чтобы ты остался. Ты мне нужен!
— Нет, мисс Донни, я вам не нужен, — отрезал я. — Вам предстоит о многом поразмыслить, многое обмозговать. Глядишь, к рассвету что-нибудь и придумается, чтобы зажить по-новому.
Она громко зарыдала. И я заметил, что чем дальше от нее отхожу, тем ниже звучит ее голос.
На тропинку я вышел довольно неожиданно. Передо мной на старом срубленном бревне сидел гармошечник.
— Я все слышал, Джон. Думаешь, ты поступил правильно?
— Правильно, насколько смог. Вероятно, черный поезд всегда наготове на той станции, ожидая своего часа. Но не исключено, что мы с тобой призвали его сегодня, подняв тональность.
— Я испугался этой мысли и ушел, — кивнул он.
— А мне эта мысль подсказала, как вернуть поезд назад. И есть надежда, что вы все вскоре увидите новую Донни Каравэн.
Он встал, собираясь в путь.
— Я так и не представился.
— Да, сэр, — кивнул я. — А сам я не спрашивал.
— Я брат Кобба Ричардсона, Уайт Ричардсон. На смертном одре мать взяла с меня клятву расквитаться с Донни за Кобба. Вряд ли она думала, что все так закончится, но, наверное, ее бы устроил такой исход.
Мы вместе шли в темноте.
— Заходи ко мне, Джон, переночуешь, — предложил он. — Не ахти какой дом, но ты в нем желанный гость.
— Спасибо. Почту за честь остаться.
Перевод — Анастасия Вий, Л. Козлова, пер. стихов В. Соломахина
