Маленький чёрный поезд - [5]

— Ты остался, — ее голос звучал так, словно в этом она находила что-то смешное.

— Еще не полночь, — ответил я.

— Но уже скоро, — встрял гармошечник. — Всего несколько минут осталось, а в полночь проходит маленький черный поезд.

Пожав пухлыми плечами, она опять попыталась хохотнуть, но ничего не вышло.

— Все кончено. Даже если что-то было на самом деле, теперь это в прошлом. Рельсы разобрали…

— А вы гляньте через проем, — оборвал ее гармошечник. — Вишь, полоску из двух рельсов в долине?

Донни, повернувшись, глянула. В свете угасающих костров мне показалось, что она пошатнулась. Небось увидела эту полоску.

— И прислушайтесь, — продолжал он. — Неужто не слышите ничего?

Я услышал, и Донни Каравэн тоже, ее аж передернуло. С дальнего края долины донесся захлебывающийся одинокий гудок, тихий, но отчетливый.

— Твоя работа, Джон? — визгливо вскрикнула она неожиданно высоким, но вместе с тем слабым и каким-то старческим голосом. Затем побежала в дом и, встав в проходе посредине здания, уставилась вниз в долину на то, что очень напоминало железные рельсы.

Я последовал за мисс Каравэн, а гармошечник — за мной. Пол внутри прохода был земляной, утоптанный как кирпич. Донни повернулась к нам. В свете из окна ее лицо выглядело мертвенно-бледным, а накрашенные красным губы казались на его фоне почти черными.

— Джон, ты меня разыгрываешь, подражаешь…

— Нет, это не я, — уверил я ее.

Снова раздался свист: «Туууу-тууууу!» Я глянул на рельсы, огибающие долину. В темноте безлунной ночи они прямо светились. «Тадатада, тадатада, тадатада», — секундой позже загрохотали колеса, и мы услышали еще один протяжный гудок.

Мисс Донни, — позвал я, подойдя к ней сзади, — вам лучше уйти, — и попытался сдвинуть ее с места.

— Нет! — Она подняла кулаки, и я увидел крупные вены на тыльной стороне запястий — руки отнюдь не молодой женщины. — Нет! Это мой дом, моя земля и моя железная дорога!

— Но… — попытался возразить я.

— Если он проходит здесь, — перебила она, — куда мне от него бежать?

Гармошечник потянул меня за рукав:

— Ну, я пошел. Доигрались мы с тобой, накликали черный поезд. Думал, дождусь, погляжу, чтоб было чем похвастать, да кишка тонка.

Уходя, он извлек из своей гармошки полусвист-полустон и другой свист ответил ему, на этот раз громче и ближе.

А еще выше тоном.

— Настоящий поезд едет, — сказал я Донни, но та покачала своей золотистой головой.

— Нет, — каким-то безжизненным голосом сказала она. — Поезд прибывает, но это не настоящий поезд. Он идет прямо к нам. Посмотри, Джон. На пол.

И точно: рельсы пролегали прямо по нашему проходу, как в тоннеле.

Возможно, всему виной просто странное преломление света, но они шли близко друг к другу, будто это узкоколейка. Не хотелось проверять их реальность ногой, но я их отчетливо видел. Одной рукой, зажав гитару под мышкой, второй я взял Донни Каравэн за локоть.

— Нам лучше уйти, — повторил я.

— Я не могу! — ответила она громко, резко и явно испуганно.

Рука ее настолько задеревенела, что у меня создалось впечатление, будто я держусь за перила.

— Я хозяйка этой земли, — продолжала она. — Я не могу ее просто так бросить.

Я попытался взять ее на руки и не смог. Она словно вросла в земляной пол прохода, оцепенев между этими рельсами, как будто ее остроносые туфельки пустили корни. Оттуда, где дорога сворачивала, снова донеслось «тадатада, тадатада, тадатада — туууу-тууууу!», только на этот раз громче. А еще из-за поворота показался луч света, будто от прожектора, но он был скорее голубоватым, а не желтым.

При звуке локомотива в голове родились слова песни:

Все приведи в порядок — ведь ты умрешь сейчас…

Звук, по мере приближения поезда, становился все выше и выше…

Не знаю, когда я начал перебирать струны, но я стал наигрывать мелодию, а Донни Каравэн стояла рядом. У нее не было возможности сбежать. Она приросла к месту, а поезд должен был вот-вот нарисоваться.

Гармошечник приписывал его появление нам с ним, потому что мы, мол, меняли тональность мелодии. Однако не мое это дело воздавать по заслугам, кто бы там чего ни натворил. Вот так, примерно, думал я тогда. А еще…

Кристиан Допплер… так звали того парня, который обнаружил, почему от повышения тона звук кажется ближе. Гармошечник правильно заметил, что его имя далеко от ведьмовства. Значит, нравственный человек мог бы попытаться…

Мои пальцы скользнули вверх по грифу гитары, и мало-помалу, подбирая мелодию, я стал снижать тональность.

— Он приближается, — проскулила Донни Каравэн, продолжая стоять как вкопанная.

— Нет. Он уходит. Прислушайся!

Я играл так тихо, что ухо могло уловить шум поезда. Он тоже стихал, как и звук моей гитары, и гудок засвистел ниже: «туууу!».

— Свет… он тускнеет, — прошептала Донни. — О, если бы у меня был шанс изменить свою жизнь…

Она со стоном покачнулась.

Я перебирал струны, а в голове сами родились слова:

Смотри, как льются слезы,

Беспомощна, худа.

На счет теперь минуты,

Как ранее года.

Она раскается в грехах,

И спесь прогонит прочь.

Коль поезд не возьмет ее

С собою в эту ночь.

Донни заплакала, и это было хорошо. Она всхлипывала, задыхаясь от слез, и так дрожала всем телом, что казалось, ребра вот-вот оторвутся от позвоночника. Я продолжал подбирать мелодию, перебирая струны — все ниже, ниже.