Маленький человек на большом пути - [25]

Васька не сдавался, Васька боролся как мог. Наваливался грудью на лед, но тот снова и снова обламывался под ним. И наконец Васька в отчаянии завопил:

— Не могу больше!

Фонтаном взлетели брызги вперемежку с кусочками льда. Мы, тяжело дыша, ползли вперед. Когда утопающий опять всплыл на поверхность и, давясь и выплевывая воду, ухватился за кромку льда, Сипол ловко кинул ему край пальто, и Васька судорожно вцепился в него красными пальцами.

Теперь все поползли назад, один подтягивал другого. Под нами так трещало, что сердце замирало в ужасе. Но все же вытащили Ваську. За ним по льду волоклась водяная дорожка.

Медленно, но верно подтаскивали мы к берегу свой «улов».

— Все! Хватит ему на нас ездить! — крикнул Сипол. — Теперь пусть сам, на своих двоих!

Но наш утопленник не поднимался, лежал ничком. Что с ним? Жив ли? Мы вскочили, ринулись к Ваське.

— Назад! Не бежать стадом! — заорал Сипол. — Хотите, чтобы все провалились?

И правда, даже здесь, довольно далеко от полыньи, лед покрылся трещинами.

Сипол сам направился к Ваське, взял его под мышки, приподнял, поставил на ноги. Мокрый Васька на коньках выглядел несчастным и жалким, как нашкодивший котенок. Подбежал Август, и они вдвоем с Сиполом, схватив Ваську за руки, потащили его.

— Беги, Васька! Двигайся, тебе надо согреться! — наперебой кричали ребята.

Так мы все добрались до берега. По дороге развязали пальто. Август накинул свой теплый полушубок на плечи дрожавшему Ваське. Сипол сдернул с него коньки:

— А теперь, гоп, домой, пловец-удалец! Там уж папаша отожмет с тебя лишнюю воду!

У Васьки клацали зубы, его била дрожь.

— Спасибо, ребята! — пробормотал он еле слышно. И побежал. Чем дальше, тем быстрее. Вскоре он исчез за высокой церковной оградой.

Кататься расхотелось. Молча разбрелись мы по домам.

ЗАГОНЩИКИ

Леса и поля вокруг местечка — под глубоким снежным покровом. Через озеро шириной в семь верст пролегает санный путь. Лошади, фыркая и выдыхая белые струи пара, таща г по хорошо укатанной дороге сани с бревнами. Гремит лед под подковами, сани скрипят от тяжести.

По ночам, когда от сильного мороза трещали заборы и строения, с озера доносилась настоящая пушечная пальба. Это лопался лед, выплескивая воду. Все огромное ледяное поле было изрезано трещинами, на белом снегу отчетливо выделялась иссиня-черная наледь.

Однажды вечером Август прибежал к нам запыхавшись и стал рассказывать, прерывисто дыша:

— Управляющий имением в следующее воскресенье набирает загонщиков для баронской охоты. Платят чуть ли не по тридцать копеек.

Я переглянулся с братом:

— Давай запишемся!

— Дураки будете, если не запишетесь! — поддержал меня Август. — Тридцать копеек — шутка сказать! И уж кого-кого, а нас с вами возьмут непременно. Лыжи есть…

У меня сразу вытянулось лицо:

— Одна пара на двоих…

— Да? — Но Август тут же нашелся: — Ничего, дедушка до воскресенья еще одну сделает. И трещотки… Втроем мы отправились к дедушке.

— Ладно, ребята, — сказал он, выслушав нашу просьбу. — Так и быть, лыжи я вам сделаю. А вот трещотки мастерите сами.

— А как? Мы же не умеем.

— Ничего мудреного. Сколотить длинный ящичек, в середине — валик с насечками. К валику приладить тоненькую дощечку. Крутишь за рукоятку, насечки задевают дощечку, та и трещит. Такой трещотки косой пуще смерти боится…

Мы сразу в мастерскую — и закипела работа! Разумеется, как и в тот раз, с коньками, без дедушки ничего бы не получилось. Он и дерево нужное подобрал, и показал, как все делать. А валики с насечками сам выточил — это самое трудное.

На следующий день в конторе барского имения мы записались в загонщики.

Управляющий спросил на ломаном латышском языке;

— По снег можешь ехать на лыж? Шуметь можешь делать?

— Все можем, все, — ответил Август.

— Тогда есть в порядке. Воскресенье утром приходите сюда ко мне. Чуть свет! — добавил он строго.

Обрадованные, побежали домой. По дороге встретился Васька.

— Из имения? — сразу догадался он. — Приняли?

— Ага!

— Ой, я побежал!

И понесся во весь опор, высоко поднимая длинные ноги в широченных, с чужой ноги валенках.

Позднее мы узнали, что загонщиками взяли целую дюжину наших ребят: и Ваську, и Сипола тоже.

Вскоре трещотки были готовы. Собрались у нас в комнате, стали их испытывать.

— Хватит, ребята, угомонитесь! Уши лопнут! — рассердился отец, когда мы, все разом, старательно завертели свои трещотки.

Да что отец — у нас самих заложило уши!

Лыжи дедушка тоже изготовил к сроку. Бросили жребий. Они достались брату. Но мне было не плохо и на старых, отцовских, — точно такие же, гнутые из осины.

В субботу после уроков встали на лыжи все трое, трещотки под мышку и подались в лес от людей подальше — последняя проба! Съезжали с холмов, виляли между деревьями. Хорошо! И трещотки что надо. Шум такой — страшно делается.

В воскресенье поднялись раным-рано. На окне пышно расцвели ледовые цветы. Я растопил пальцем дырку и выглянул на улицу. Небо ясное, мерцают звезды. Ветра, кажется, нет.

Чтобы снег не прилипал к лыжам, смазал их каким-то вонючим жиром, которым отец в непогоду смазывал сапоги. Управились быстро, стали с нетерпением ждать Августа. Он не задержался. Послышались шаги на лестнице, в дверь сунулось улыбающееся лицо. Ушанка по самые глаза, полушубок перехвачен отцовским ремнем. А на ногах поверх брюк натянуты — вот смех! — материнские вязаные чулки.