Маленькие и злые - [39]

— Теперь и того чище, — надувает багровые щеки Косой, а щеки у него рябые, ровно черти вилами тыкали. — По последнему указу сбор подушной подати надлежит вести воинским чинам, а также смотрение за губернаторами и воеводами. Войсковые канцелярии выдают паспорта крестьянам, уходящим на заработки. Во всех спорах с обывателями судейство вершит воинское началие. Посадским велено снабжать войска провиантом, давать подводы, лошадей, чинить дороги, мосты править. Купчишкам — выдавать в рекруты своих «задворных» людей. Вот и бери себе в розмысел, где тебе профит: толкаться под дверьми дворцовых покоев, бражничать по кабакам, дуэлировать, а после повиснуть на дыбе в Тайной канцелярии, али быть сыту, пьяну, да с носом в табаке там, где никто тебе указом не встанет. А Сибирь — край богатый: серебром, золотом, зверем пушным. Кто ловок, не растеряется — в нищету не ударится. Пиши, говорю, рапортицу. Я ее околицей протолкну без задержек, под сукнецо не ляжет. Долг платежом красен.

И стучит Косой под столом деревяшкой.

Рапортицу Алексашка написал тут же. Не то спьяну, не то в розмысел. У пьяных, говаривают, Бог свой.

Вот и вышло, что по зимнику катил на санном возке, кутаясь в волчью полость, не фендрик уже — поручик и командир Горнозаводского гарнизона.

Из Петербурга на Москву и далее, с санным обозом на Соль Камскую, а после, вослед опальному семейству светлейшего, по старой Бабиновой дороге, через Уральский хребет до Верхотурья. Видел и Тюмень, и Тобольск, а в Томске съехал с государева тракта на хрусткий лед Ловати, что петляла меж заснеженной тайги аж до самого Горнозаводска.

Высоко над Ловатью стоит Горнозаводская деревянная крепость. Высоко, да не ладно: стены местами не подняты, башни недостроены, у проездной — так вовсе несут следы старого пожарища. Надо всем сияют золотом маковки Преображенского собора, а за излучиной под самые стены подходят подгорные слободы: татарская, работная, горная, торговая. Дымы, гам у вмерзшей в лед пристани; лодьи на берегу чернеют оголенными от снега хребтами; народу изрядно.

Встречали командира Горнозаводского гарнизона почетом, но без подобострастия. Алексашка давно приметил: чем дальше за Урал, тем неохотнее гнутся спины, тем прямее взгляд и тверже слово. По ревизской сказке десятилетней давности в городе, слободах и подгорных деревнях на южном склоне Воскресенской горы проживало семь тысяч душ: полтысячи дворян, купцов и прочих служилых людей. Гарнизонную службу правили восьмая рота солдат Якутского пехотного полка и сотня городовых казаков. Они же вставали на защиту гарнизона и крепости при возникновении какой опасности извне. В помощь им восемнадцать пушек разного калибра на стенах крепости.

— Видел я, господин поручик, — говорил воевода Матвей Федоров, клонясь в сторону Ястремского за столом на званом обеде в своем дому, — как ты на стены крепостные поглядываешь. Не везде ладны — знаю, никак не можем оправиться от разорения пятнадцатого года. И лучше кругом не становится: бережемся без конца то джунгар, то калмыков, то тельмучин. В тяжелое время прибыл ты к нам, а на душе радостно — недолго Горе-Злосчастье по граду ходить будет.

Алексашка кивал, с тоскою разглядывая общество — горного мастера Батищева; инженера Трауфа, походившего на пещерного тролля с германских гравюр; заместителя своего, фендрика Семихватова; настоятеля Преображенского собора, сухонького старца — отца Игнатия; приказных, чьих имен-отчеств не делал себе труда запомнить; сотника Висковатого, вислоусого казака с покатыми плечами и бочкообразной грудью; купеческого сословия людей множество, диковинных азиатов с непроницаемыми лицами, — пока не наткнулся на дерзкий и смешливый взгляд девицы, сидящей подле скособоченного старика с седой всклокоченной шевелюрой.

— …после перехода на охрану земель в линию сильно гарнизон наш уменьшился против прежнего, а народишко норов не растерял. Забот тебе, господин поручик, прибудет немало…

— Прости, Матвей Силыч, — прервал Федорова Алексашка. — А это кто ж такая?

— Где? — Воевода деланно нахмурился, пряча усмешку в широкую мужицкую ладонь. — А это, господин поручик, девица Додонина-Стрешнева. Именем Анна. Особа с норовом, дерзкая на язык, но разумна не по годам и образованна не по-здешнему. Воспитанница нашего купеческого старшины Еремея Васильевича Стрешнева. Вот, изволишь видеть и его самого.

Ястремский подкрутил ус и чуть кивнул «дерзкой» особе, размышляя, что, может, в Сибири найдутся профиты иные, чем те, что так расписывал Ярема Косой.

Впрочем, службы тоже хватало. Караульная, охранная на стенах и башнях крепости, городских складах, в арсенале и тюрьме; обязанность сопровождать преступников и казенные грузы. Приходилось выделять солдат на ремонт крепостных стен. Напрасной муштрой подчиненных Ястремский не изводил, но за леность в ратной науке и небрежение к справе не жаловал. Сошелся коротко с сотником Висковатым: и для дела, и в охоту. Ходил с казаками дозором в долины у предгорий. Завел знакомцев среди караванщиков, через что дважды упреждал набеги джунгар. Воеводе Федорову потрафил тем, что составил в сибирский приказ дельную бумагу с разумным прошением об увеличении численности казаков и драгун для охраны старой Горнозаводской линии. Инженеру Трауфу — тем, что поддержал его прожект устройства в крепостных башнях запасов воды на случай пожара и особой системы желобов, по которым оная вода могла распространиться по стенам к нужным местам. Мздоимствовать не спешил. Споры, какие случались, разбирал по делу. Ябеды ни на кого не строчил и себя не выпячивал. Быстро уяснил, что в сношениях Томских и Горнозаводских воевод не все гладко, случались и промеж казаков волнения, да со служилыми абинскими татарами — не все ладно.