Маленькая желтая лампа - [3]

Говорят, в прежние времена космогаторы уходили в межпланетное пространство трезвые, как хрустальное стекло, и перегрузки тогда выдерживал далеко не каждый без специальной подготовки. Теперь вот наоборот. Кто не пьет, тот, как говорится, не поэт! Половина транспортных союзов, в первую очередь, конечно, грузовых, борются с этой заразой, только пойди, проверь! Кругом сплошная автоматика, пилот – лишь придаток на страховой случай, а поболтавшись в полном одиночестве хотя бы сутки в плексоморфной банке посреди космических просторов, волей-неволей запьешь. Что еще человеку остается? Раньше летали в паре, теперь же шиш с маслом – экономия людских ресурсов. Однако отбою нет от желающих, а ведь после года такой собачьей работы приходится отлеживаться в квазибиотической камере на очищении и клеточном восстановлении. И платят средне, хотя за одни голые деньги нынче нет дураков пахать, всем подавай перспективу. Беда только, перспективы никакой на космоперевозках нет – разве с грузовых линий на пассажирские, где все же повеселее, а в смысле боевых отличий, так после второго сражения за Демос даже развернутых умеренно военных действий не предвидится в отдаленном будущем. Тем не менее надо сознаться, народу тьма-тьмущая прется, причем лучшие из лучших. Еще и за места дерутся. А спроси их, чего там хорошего, – в ответ услышишь одну ругань и как им опостылело, но все равно никто не уходит, пока не уволят по старости лет.

Иное дело военное патрулирование или научные экспедиции. Но туда пробиться и вовсе невозможно простому смертному. Постоянные экипажи для разведывательных дальних походов по пальцам перебрать можно. Команда пирата Хансена, чудики из группы Лауренсия Монтеньи, да пожалуй, угрюмые и строгие ребята Павла Крамаровского, вот и весь краткий список счастливцев. Экспедиция – дело ответственное и хлопотное, тут не просто посылают для того, чтобы лететь, а надо знать, куда и зачем. И еще уметь держать в строгости и относительном повиновении суматошный, гражданский исследовательский штат, самонадеянный и заносчивый. Все равно, претендентов-ученых и не так чтоб очень – по миллиону на каждое место. Арсению вообще повезло вопреки всем законам вероятности, не иначе как без черной магии не обошлось. Но конкурс есть конкурс, может, так оно и бывает, что порой выигрывает равнодушный, вовсе не рассчитывавший на победу, который словно говорит себе: «Пойду, погляжу, как там и чего, на всякий случай, чтобы после не жалеть об упущенной возможности». Оттого подобный конкурсант чаще всего спокоен, рассудителен, главное, не станет переоценивать собственную персону и, значит, использует в борьбе лишь то, что у него есть на деле, а не то кажимое, что навоображал о своих достоинствах.

Арсений повернулся к веселому парню и тоже улыбнулся, как бы для знакомства. Первое правило контакта: принимай линию поведения того лица, с которым имеешь намерение сблизиться. Парень улыбнулся в ответ еще шире. Зубы у него были прекрасные, блестящие и прозрачные, будто венерианские жемчужины, Арсений сразу понял – баснословно дорогостоящий набор органических имплантов. Интересно, где его сосед умудрился лишиться собственных, да еще в такой степени, что не осталось возможности естественного наращивания? Последняя война-то, поди, давно кончилась? Впрочем, не ему судить, мало ли напастей в пространственных походах бывает? Парень наверняка лютый космический волк, ишь какой радиационный загар, и руки, и открытая шея, одни серые, светлые глаза блестят, как два озерца среди выжженной пустыни, из коих отведаешь и козленочком станешь. Хотя и глаза те двусмысленные: задорные, но и разбойничье-лихие, в спасательной миссии их сложно представить, в пытливом исследовательском вояже – совсем невпопад, а вот у прицела термоплазменной пушки очень даже выйдет хорошо.

– Доктор Мадянов. Можно просто Арсений, – едва слышным шепотом, слегка повернув голову, представился он парню, выбрав для общения Всеобщий Романский сленг. Все одно, Командор вел совершенно постороннюю для их зеленой стены беседу с интендантом Пулавским о каких-то неукомплектованных амортизационных одеялах, и беседа та характер имела далеко не мирный.

– Галеон Антоний, можно просто Гент, – в тон ему отозвался сосед, стало быть, линия контактного сближения сработала правильно. Проблема амортизационных одеял, судя по всему, парня тоже не заинтересовала.

Приятный человек был этот Гент, по крайней мере, на первый тренированный взгляд Э-модулярного психолога. Очень волевой подбородок, так на старинных гравюрах рисовали тевтонских псов-рыцарей, по-детски пухлые щеки и губы, невероятно густые светло-каштановые волосы, хоть и стриженные ежиком, но столь жесткие и непокорные, что создавалось впечатление колючей и торчащей дыбом изгороди. Но в то же время Арсению чудилось в нем нечто весьма странное, и не странное даже, а как бы непонятное. Скорее тревожно-недоуменное ощущение возникало при взгляде более пристальном, тем не менее это нечто оставалось неопределимым. Как будто вдруг вывел для себя доктор Мадянов, парень этот состоял весь из совершено несводимых к одному целому противоположных частей. И рот его, мягкий и добродушно-полный, и гладкие округлые щеки были хороши, а вот же никак не подходили к подбородку и волосам, словно взятые с иного лица. Глазищи, красивые и глубокие, вовсе не сочетались ни с чем.