Маленькая фигурка моего отца - [9]

Не помню точно, была ли на плакате мотыга. Однако сейчас я припоминаю, что боялся искалеченной руки господина Альберта Принца. Кстати, моя неожиданная реакция на плакат его страшно разозлила. «Не удивительно, где уж тебе это понять, чертов подзаборник!» — разбушевался он и захлопнул дверцу.

Не помню, разыгралась ли ужасная сцена, которую я до сих пор вижу в своих кошмарах, вслед за этим или стала карой за какое-то другое ПРЕГРЕШЕНИЕ. «Марта, — обратился господин Альберт Принц к моей матери, — Марта, закрой окно, сейчас я выпорю этого негодника». Я должен был лечь на постель, спустить штаны и ждать побоев тростью. Удар за ударом мне полагалось сдерживать слезы и считать их количество вслух. Ничего особенного в этом не было, ведь отчим частенько меня порол. Однако на сей раз он отложил свой полный триумф и мое окончательное унижение, решив насладиться им после порки. Он затолкал меня в угол за кухонной плитой и несколько раз плюнул в меня. «Только попробуй утрись!» — орет он, и его слюна, густая и липкая, стекает у меня по лицу.

Думаю, отчим так и не простил мне чешское происхождение моего отца. С тех пор, как образовалось государство Чехословакия, он нередко сокрушался, что-де изгнан с РОДНОГО КЛОЧКА ЗЕМЛИ. Однако мать меня почти не защищала; всякий раз, когда отчим надо мной издевался, она только закрывала лицо руками. Я лишь потом узнал, как она мучилась из-за своего НЕНЕМЕЦКОГО происхождения.

— Фотографии моего первого мужа, — удивляется бабушка, — откуда, да ты совсем спятил? Вот карточек второго мужа, — пожалуйста, сколько угодно, хоть сейчас покажу. Вот, например, в этот альбом он сам все фотографии вклеил и подписал. Ты только взгляни, почерк-то какой, душой клянусь, я лучше и не видывала.

А какой он был аккуратный, пунктуальный, надежный и бережливый! Ничего, что противоречило бы этим принципам, он Вальтеру не прощал, и сам понимаешь, мне тоже. «Всякому — свое место, — любил он повторять, — в большом и в малом. А на своем месте, будь любезен, исполняй свои обязанности, иначе нельзя!»

Как сейчас помню, в первое же воскресенье после свадьбы велел мне муж приготовить клецки с абрикосами. «Марта, — сказал он мне, — сейчас как раз абрикосы поспели, приготовь-ка клецки на обед». А я и думаю: «Господи, что же делать-то, я ведь их и готовить не умею, ни разу не делала». Вот мать у меня была повариха отменная, а мы с сестрами только сидели, сложа ручки, да женихов дожидались.

Вот, значит, стояла я, стояла, а потом кое-как замесила тесто, слепила клецки. Но с самого начала положила слишком мало яиц и молока, а вот муки слишком много, да еще вместо того, чтобы воды долить, муку добавляла и добавляла. Поглядела я на то, что получилось, а клецки какие-то нескладные и твердые как камень! «Боже ты мой, — думаю, — увидит их муженек и точно меня убьет!» И в то же мгновение почувствовала, что он стоит у меня за спиной, он ведь был настоящий мужчина, его присутствие сразу ощущалось, даже если он к тебе не прикасался. И как он миску-то с клецками подбросит! Он ведь и сам в стряпне смыслил и сразу понял, что есть это нельзя! Клецки мои одну за другой так и пошвырял в стену! А потом повернулся и ушел обедать в ближайший трактир.

Так, сейчас посмотрим, что у нас в этом альбомчике, так, сейчас поищем, куда это очки мои запропастились? Ах, да, вот же они! Ты что это за фолиант с собой таскаешь? Зигмунд Фрейд, батюшки, он ведь жид! А ну, отложи это, лучше посмотри: «Клаузенлеопольдсдорф, 1922 год». Мой муж ловил бабочек, усыплял их эфиром, накалывал на булавки и хранил в специальных коробках под стеклом. И твоего отца хотел научить бабочек ловить и препарировать. Но твой отец не любил никаких занятий, которые требовали хоть какой-то точности и аккуратности, а ведь мой муж именно это особенно ценил, он ведь умел все до мельчайших деталей организовать и спланировать. Даже воскресные прогулки в Венский лес: в восемь тридцать отъезд со станции Кеттенбрюкенгассе, в одиннадцать сорок пять обед в ресторанчике «Рорхаус», который в заповеднике Ляйнцер Тиргартен, и так далее.

— Немецкое превосходство, — произносит голос моего отца на пленке, рассказывая о войне во Франции, — немецкое превосходство выражалось прежде всего в безупречной организации. Тем, как все было отлажено: приказы, выполнение приказов, координация наступления разных родов войск и тому подобное, — можно было гордиться. Пикировщики вылетают на задание секунда в секунду, артиллерия кладет снаряды с точностью до метра. Я бы сказал, по отточенности всех действий французский поход был просто загляденье.

Например, поступает приказ захватить местечко Суассон в четырнадцать двадцать. Оттуда в пятнадцать сорок двинуться дальше в направлении на Шато-Тьерри. Взять Шато-Тьерри не позднее восемнадцати часов. Прямо так, по расписанию, и во Франции мы этого расписания придерживались неукоснительно.

Как бы порадовался, глядя на нас, и особенно на меня, военного фотокорреспондента, мой отчим! «Видишь, — крикнул бы я ему, — ты же меня всю жизнь недооценивал!» Вот я фотограф, я занимаю свое место, и, как любой другой немецкий солдат, выполняю свой долг. Из штаба войск пропаганды нас, фотокорреспондентов, на машинах или на самолетах перебрасывали на самый важный участок фронта. По прибытии нам надлежало явиться к командованию — офицеру Генерального штаба, ответственному за связь с верховным командованием вермахта и располагающему точными сведениями обо всех деталях операции. В запечатанном конверте, вскрыть который следовало в момент начала боевых действий и в присутствии командира, находился наш боевой приказ. Нам предписывалось наилучшим образом выполнить свою задачу — осветить все события на данном участке фронта так, чтобы превратить их в материал для пропагандистской кампании.