Маленькая фигурка моего отца - [38]

Участок, где что-то едва заметно зашевелилось, обстреливали до тех пор, пока он не замирал. Участок, где стоило кому-нибудь приподнять голову, раскатывали гусеницами. Так мы продвигались, пока не остановились примерно в километре от рощи, откуда, хотя она казалась совершенно безобидной или именно поэтому, можно было ожидать атаки русских. И тут по рации доносится хриплый голос Сувана: «Трем танкам сопровождения отойти от своей машины и образовать разведгруппу!»

Само собой, эта сволочь готова была пожертвовать нами вместе с легкими танками, лишь бы не рисковать ценными «тиграми»! И вот, примерно на полпути к роще, раздается оглушительный грохот, и танк начинает вращаться на месте: мы наскочили на мину. Двоих ранило: одному перебило крестец, другой ослеп. «Приказываю не покидать танк, — хорошо майору было говорить, он-то в безопасности, в укрытии, — а по темноте отходить назад!»

Как только мы получили эти полезные советы, рация приказала долго жить. А в сумерках на нас обрушились русские. Сопротивление изначально было бессмысленно. Раздался крик: «Сдавайтесь!», — и мы с поднятыми руками выбрались из танка. Нас разоружили и привели в траншеи на опушке леса.

Там меня для начала посадили в какой-то окоп отдельно от товарищей, вероятно, заметив камеры и предположив, что я, как военный корреспондент, могу владеть важной информацией. А потом отвели к комиссару, который обратился ко мне на безукоризненном немецком и оказался венским евреем из Леопольдштадта. «Ну, надо же! — поразился он и стал с интересом перелистывать мою солдатскую книжку. — Вы тоже из Вены, как я рад!» И завел разговор о венских улочках, кофейнях и известных личностях: «А такого-то вы знали?», «А там-то бывали?», — словно мы не противники на этой войне, чтоб ей было пусто, а земляки, которые случайно встретились за границей.

А потом он вдруг предложил мне сигарету, и я смекнул, что сейчас он раскроет карты. «Благодарите судьбу, приятель, для вас война закончилась, то есть я хочу сказать, война НА СТОРОНЕ ПРОТИВНИКА. Вы наверняка слышали что-то о комитете “Свободная Германия”. Вы фоторепортер, отлично владеете своим ремеслом, и я предлагаю вам работать на нас».

Должен признаться, поначалу я пребывал в растерянности, — в принципе, мне было совершенно все равно, на какой стороне щелкать. К тому же комиссар недвусмысленно намекнул, что, если я откажусь, меня ждет незавидная участь, не важно, земляки мы или нет. С другой стороны, я рассчитывал, что Суван с рассветом снова атакует русских. «Что ж, подумайте», — посоветовал мне комиссар, хлопнул по плечу и приказал отвести к моим людям. Русские дали нам бинты перевязать раненых и накормили похлебкой с хлебом. Мы ломали головы, что делать: оказаться в русском лагере для военнопленных нам очень не хотелось. А потом, остальным не предложили работать на русских. Поэтому в конце концов, прежде всего уступая уговорам нашего здоровенного, как медведь, механика-водителя (звали его Хёниг, и родом он был из Гамбурга), мы решили бежать, чего бы это ни стоило.

Как я уже упоминал, мы сидели в русских траншеях, справа располагался их командный блиндаж, слева — другие укрытия, перед нами — двое часовых. «Обоих этих Иванов, — сказал Хёниг Шиманяку, такому же рослому и сильному берлинцу, — мы прикончим голыми руками». Мы бросили в кусты над головами русских несколько камешков, те на мгновение обернулись с окриком: «Стой!», — и тут Хёниг и Шиманяк накинулись на них сзади. Потом до нас донеслось бульканье и хрип, хруст, который мы болезненно ощутили собственным затылком, и мы что есть мочи бросились из укрытия.

У часовых мы захватили гранаты и автоматы. И как раз, как только на востоке забрезжила заря, началось немецкое наступление. Мы связали гранаты, выдернули чеки и бросили в дымоход командного блиндажа. Грохот, огонь, тут мы ворвались с автоматами наперевес и взяли в плен всех, кто еще оставался в живых.

Комиссар-еврей, к сожалению, погиб. Но и выжившим досталось. Механически я забрал себе несколько клочков не до конца обгоревших бумаг. Потом выяснилось, что в них содержались важные сведения, касающиеся продвижения русских.

Я сидел в легком танке, сопровождающем колонну «тигров», и печатал на машинке. «МЫ УНИЧТОЖАЕМ ВСЕ НА СВОЕМ ПУТИ», — писал я. «ЗА НАМИ ОСТАЕТСЯ ЛИШЬ МЕСИВО ИЗ КРОВИ И ГРЯЗИ». Рядом со мной солдату снесло осколком лицо, и я написал об этом. «Кто теперь старший по званию?» — спросил чей-то голос, и этим старшим по званию оказался я. «А ну выбрасывайте свою пишущую машинку к чертям собачьим, вы немедленно берете на себя командование танком!» Разумеется, машинку я К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ выбрасывать не стал, а принялся стучать по клавишам, как одержимый. «УЧАСТОК, ГДЕ ЧТО-ТО ЕДВА ЗАМЕТНО ЗАШЕВЕЛИЛОСЬ, — писал я, — МЫ ОБСТРЕЛИВАЕМ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ОН НЕ ЗАМРЕТ. УЧАСТОК, ГДЕ СТОИЛО КОМУ-ТО ПРИПОДНЯТЬ ГОЛОВУ, — писал я, — МЫ РАСКАТЫВАЕМ ГУСЕНИЦАМИ».

Потом все закружилось, раздался грохот, и я оказался перед евреем-комиссаром. «Рад вас видеть, — произнес он, — я знаком с вашим отцом». Потом он предложил мне сигарету, и я смекнул, что сейчас он раскроет карты. «Вы же писатель? — спросил он. — Я предлагаю вам отныне работать на нас».