Малец и море - [2]

* * *

В такую погоду лучше сидеть дома перед экраном домашнего кинотеатра в мягком удобном кресле. Положив ноги на пуфик и в предвкушении вдыхать аромат горячего травяного чая. А на экране, как всегда, будет сверкать тупейшая американская комедия. Ты будешь, как обычно, смотреть и теряться в догадках: какой олигофрен назвал хронику о буднях буйного отделения психдома — комедией? Но почему обязательно смотреть американскую «комедию»? В России этот вопрос задают очень многие. Но ответить никто не может. А просто потому, что ничего другого — нет. И свет в конце тоннеля не виден. Просто наши комедии умерли вместе с Гайдаем. Нет, слава Богу, комедии не умерли, и Гайдай свое имя обессмертил. Просто перестали рождаться новые. Только не говорите мне, что «Самый лучший фильм» с бандой законченных подонков в главной роли — кинокомедия, а также самый кассовый фильм. Даже отмороженные тинейджеры признают, что это полный ОТСТОЙ.

Как хорошо, что есть ветер. Он приводит в движение мысли, желания и порой направляет их в нужное русло. Порыв холодного ветра ударил в лицо, сбил дыхание, сорвал капюшон с головы. Танюха отвернулась, вернула капюшон на место и поглубже засунула руки в карманы. Надо переждать шквал. Такие порывы, как правило, длятся недолго.

— Может, пойдем домой? — предложил Витёк.

— Опять смотреть эти тупые американские комедии?

— Ну, не обязательно американские. Можно и наши посмотреть.

— Это типа отмороженные «Жмурки» с сибирским цирюльником?

— Нет, для тебя есть сюрприз. И тебе, думаю, понравится.

— Какой?

— Не скажу. Сама увидишь.

— Знаю я твои сюрпризы. Не иначе «Дикари» с Гошей Куценко?

Витёк озадачено посмотрел на подругу.

— У тебя что, неприятности на работе?

— Нет, как раз наоборот. На работе у меня все хорошо, можно даже сказать отлично. Жду солидного повышения. Сразу через две ступеньки. И в конце-то концов, могу я хоть немного покапризничать?

— Конечно, можешь, — согласился Витёк. — Только погода портится. Посмотри, на берегу только мы остались.

Танюха окинула придирчивым взглядом серый неуютный пляж, вздохнула и мысленно порадовалась, что завтра она проснется совершенно здоровой, веселой и почти на месяц забудет про капризы, плохое настроение, про слабость, тупые головные боли и противный привкус крови во рту.

— Давай пройдем до конца волнореза, и — домой, — предложила она.

— Как скажешь, — охотно согласился Витёк. — Можешь пока за меня спрятаться.

Но Танюха не привыкла прятаться за чужую спину. Она любила свежий ветер и трудности и потому повернулась лицом к морю и пошла по волнорезу.

— Представляешь, за два дня в Керченском проливе затонули семь кораблей. Погибли четыре человека. Девятнадцать пропали без вести.

— Давненько у нас такого не было, — отозвался стандартной фразой Витёк.

— Да, — согласилась Танюха. Она не стала придираться к его слишком спокойной интонации. Она следила за волной, играющей пивной баклажкой. — Совсем скоро наше море умрет. Превратится в огромную помойку, — и тут же поправилась: — Уже превратилось.

— Не надо о грустном, — попросил ее Витёк и нежно обнял за плечи своей могучей рукой.

— Как же не надо?! Шесть тысяч тонн мазута, семь тысяч тонн серы попали в море. Представляешь, сколько рыбы погибло? А сколько птиц? А люди? Ты представляешь, каково тонуть в таких волнах, да еще и в холодной воде.

— Ну, это уже не волны, — возразил Витёк. — Чтобы утонуть в них — надо постараться.

Танюха сердито посмотрела на него.

— Хорошо так рассуждать, если ты мастер спорта по плаванию.

Витёк растерянно пожал плечам.

— Ну, шторм-то почти кончился. А тонуть неприятно в любой воде. Я так думаю.

— Вот именно, «кончился», — передразнила его Танюха. — А слабо от конца волнореза — до берега? Прямо сейчас.

— Легко, — ничуть не смутившись, ответил Витёк. — И ты об этом знаешь. Холодной воды я не боюсь.

— Знаю, — вполне миролюбиво согласилась Танюха. Вся дурная энергия из нее уже выплеснулась. Она успокоилась, поплотнее прижалась к большому Витьку, опустила глаза и… остановилась. Прямо перед ними в углублении плиты лежала одежда. Потертые джинсы, ветровка, свитер, а сверху — кеды. Для веса, чтобы ветром не унесло.

— Что это?! — удивилась девушка.

Витёк немного подумал и выдал довольно конкретный ответ:

— Или мастер спорта, или самоубийца.

— Какой мастер спорта?! — теряясь в ужасных догадках, прошептала Танюха. — Обувь-то на ребенка.

Витёк поднял один кед, перевернул его. На стершейся подошве с трудом читался размер: «38».

— Да, на мастера спорта не похоже.

Сердце неприятно заныло. Танюха принялась осматривать волны. Долго искать не пришлось.

— Вон, вон он! — закричала она, увидев на мутной серой волне голову отчаянного пловца. До него было не больше пятнадцати метров. Он работал только правой рукой, а левой прижимал к груди что-то черное и бесформенное.

— Вот придурок, — ругнулся Витёк, — на одной руке не вытянет.

— Витя… — прошептала Танюха, неотрывно следя за мальчиком и вздрагивая каждый раз, когда волны накрывали его. Но Витька не надо было подгонять, он уже снимал брюки.

— Бери одежду и жди на берегу, — сказал он своей девушке и нырнул с волнореза в набегающую волну. Такой экстрим не был для него в новинку. От охватившего холода сердце сначала вздрогнуло, замерло, потом пошло биться ровнее. В считанные секунды он преодолел расстояние до мальчика и увидел, что тот прижимает к груди обессилевшую, чуть живую чайку, сплошь залитую мазутом.