Вечером я и «Дикообраз» распрощались с этим грязным городишкой.
Чем дальше пароход отходил от берега, тем легче становилось у меня на душе. От Кобэ до Токио было прямое сообщение, и когда я прибыл на вокзал Симбаси, мне казалось, что я, наконец, вышел из тюрьмы на свободу.
С «Дикообразом» мы тут же на вокзале расстались, и с тех пор нам так и не пришлось больше встретиться.
Остается рассказать о Киё.
Приехав в Токио, я не пошел искать себе комнату, а прямо, как был, с чемоданом в руке, влетел к Киё:
– Киё! Это я!
– Ох, мальчуган! Как хорошо, что ты уж вернулся!… – И слезы закапали из ее глаз.
Я тоже был ужасно рад.
– Больше я в провинцию не поеду, – сказал я, – останусь здесь, в Токио, и мы вместе с Киё обзаведемся своим домом.
Вскоре по рекомендации одного лица я устроился техником на городскую железную дорогу. Жалованья я получал двадцать пять иен в месяц, а за квартиру платил шесть иен. И хотя у нашего дома не было шикарного подъезда, Киё была очень довольна. Но, к несчастью, в феврале этого же года она заболела воспалением легких и умерла. За день до смерти она подозвала меня и сказала:
– Мальчуган, очень прошу тебя, когда я умру, похорони меня в своем семейном храме. Тогда в могиле я буду спокойно и радостно ожидать, когда придет мой мальчуган…
Вот почему могила Киё находится в Кобината, в храме Егэндзи.