Мальчуган - [45]

– Ну, знаешь, наверно «Барсук», зазнавшись, всякое соображение потерял! Мы же с тобой вместе ходили на парад, вместе смотрели пляски с мечами, потом, чтоб прекратить драку, вместе ввязались в нее, – не так разве? И если говорят: «Подайте заявление об уходе», то, по справедливости, это нужно было сказать нам обоим. Должно быть, в этих деревенских школах вообще не понимают, что значит разумно поступать?

– Это все сделано по наущению «Красной рубашки». Дело в том, что такие люди, как я и «Красная рубашка», никак не могут работать в одной школе. Ну а ты, он считает, если и останешься, то для него безвреден.

– Значит, я такой, что могу сработаться с «Красной рубашкой»? И он считает, что я для него безвреден?… Нахальство!

– Понимаешь, ты чересчур бесхитростный человек,поэтому он думает, что, если ты и останешься, он так или иначе всегда сможет тебя провести.

– Еще того хуже! Кто это может с ним вместе работать?

– Кроме того, смотри-ка: Кога недавно уехал, а с заместителем что-то случилось, и он, вероятно, совсем не приедет. Теперь, если нас с тобой одновременно выгонят, то у школьников получатся пустые часы, а это помешает ходу занятий.

– И мне, значит, хотят отвести роль затычки для пустых мест? Так, что ли?… Скоты! Кто им даст себя провести?

Придя на следующий день в школу, я зашел в кабинет директора.

– Почему вы не предложили мне подать заявление об уходе? – начал я.

– Что такое? – опешил «Барсук».

– Хотта сказали: «подавай», а я чтоб не подавал? Разве это справедливо?

– В школе так сложились обстоятельства, что…

– Обстоятельства? Неверно! Если я могу оставаться, то и Хотта незачем уходить.

– Я затрудняюсь все это объяснить, но дело обстоит так, что Хотта придется отсюда уйти, это неизбежно. Вам же нет необходимости подавать такое заявление, так что…

Вот уж действительно «Барсук»! Всегда он говорит так, чтоб понять было невозможно, и при этом совершенно спокоен.

Мне ничего другого не оставалось, как объявить ему:

– В таком случае и я ухожу! Вы увольняете одного Хотта и полагаете, наверно, что я так и останусь в сторонке, буду сидеть сложа руки. Но я считаю недостойным такое бессердечие!

– Как же быть?… Если и Хотта и вы уйдете, тогда в школе совершенно не будет занятий по математике…

– Ну и не будет! Мне какое дело?

– Но нельзя же так ни с чем не считаться, надо немножко войти и в положение школы! К тому же со времени твоего приезда не прошло и месяца, а ты уже говоришь: «увольняюсь»; ведь это скажется и на твоем послужном списке, ты лучше подумай-ка хорошенько.

– Какой там еще послужной список? Разве это так важно? Долг для меня важнее! – Ты совершенно прав! Во всем, что ты говоришь, ты вполне прав. Но все-таки подумай и о том, что я говорю!… Ну, хорошо, если ты непременно хочешь уволиться – что ж, увольняйся. Но пока не будет заместителя, ты уж как-нибудь веди занятия… И во всяком случае дома обдумай все это еще раз, пожалуйста.

У меня были совершенно определенные причины и обдумывать тут было нечего, но «Барсук» то бледнел, то краснел и, наконец, стал таким жалким, что, уходя, я сказал, что еще немножко подумаю.

«Красной рубашке» я не сказал ни слова. Если на что-нибудь решился, так уж крепись!

Я в общих чертах передал «Дикообразу» свой разговор с «Барсуком».

– Ну, я так и предполагал, – оказал он. – А что касается твоего заявления об уходе, то кто тебе мешает оставить все так, как есть, пока не наступит решительный момент?

Я так и поступил, как советовал «Дикообраз».

«Дикообраз» подал заявление об уходе, попрощался со всеми преподавателями и даже для виду переселился в гостиницу «Минатоя», но потом незаметно вернулся в Сумита. Он остановился там в гостинице «Масуя» на втором этаже, в комнате, выходившей на улицу, и принялся караулить, наблюдая через сёдзи. Об этом знал я один.

Если «Красная рубашка» ходит туда тайком – ясно, что он приходит ночью. Вечером он мог бы попасться на глаза школьникам или еще кому-нибудь, поэтому мы решили, что он придет не раньше, чем в десятом часу. Первые два вечера я тоже караулил часов до одиннадцати, но «Красная рубашка» не показывался. На третий день мы вели наблюдение с девяти до половины одиннадцатого, и опять зря. Что может быть глупее, чем возвращаться домой среди ночи, понапрасну потратив время!

На четвертый-пятый день моя хозяйка немного заволновалась:

– У вас ведь жена есть, а вы по ночам развлекаетесь! Прекратили бы лучше, – посоветовала она мне.

Но мои поздние отлучки были совсем не похожи на развлечения. Я хотел сам вместо небесного правосудия покарать «Красную рубашку» – вот для чего были всеэги мои «развлечения». Уже целую неделю я регулярно ходил подстерегать его, и все напрасно. Мне стало скучно. У меня характер порывистый, когда я с жаром за что-нибудь берусь, то могу и ночь без сна провести, но зато долго бездействовать – это не по мне. Даже если это нужно для того, чтобы выступить в роли правосудия, рано или поздно все равно надоест. Словом, на шестой день мне все это наскучило, а на седьмой я подумал: «Может, перерыв сделать?…» Но «Дикообраз» держался стойко. С девяти часов вечера и пока не переваливало за полночь, не отрывая глаз от сёдзи, он следил за всеми, кто проходил под газовым фонарем у «Кадоя». А когда я приходил, он поражал меня своими статистическими данными: сколько было посетителей, сколько пришло постояльцев, сколько женщин.