Мальчий бунт - [23]

— Надо туда!

Гаранин легкою рысцой, а за ним и Иван Филиппович, развевая на-бегу долгую седую свою бороду — пустились догонять паровоз… Старик бежал легко, кидая ноги, и еще на-бегу говорил:

— Я еще всего-то вам не рассказал, Владимир Гаврилыч, про господ офицеров. Нынче утром, еще при свечах, за господами офицерами прибирая, я господину батальонному командиру доложил, что вот изволит ехать сам Тимофей Саввич, а между тем их апартаменты на ключе, и там неизвестно, что делают господа офицеры. А надо вам сказать, что и господин полковник к утру были как бы уж и не в себе. «Взломать дверь» — кричит… Ну, попробовал тут один шашкой, запустил в щель конец, обломал — двери у нас и замки солидные. Тут господа офицеры говорят господину полковнику: «ты ключи кинул в снег, ты и дверь взломать должен». И представьте себе — взяли они господина полковника за руки и за ноги и давай раскачивать, да задом полковника в дверь бить. Напрасно умоляю, что дверь прочна и замок солидный. Мне не двери, а человека жалко. Бьют и бьют. Господин батальонный командир на крик кричит. Ну, конечно, двери не вышибли — а полковника в постель снесли — лежит теперь и стонет: поясницу, говорит, сломали… Гляди-ко — а паровоз-то что делает!..

Стрелочник задудил. Паровоз дохнул и покатил вагон обратно. В окне мелькнуло лицо Мити, и он опять погрозил пальцем и кукиш показал. Гаранин и дворецкий столбом стоят и смотрят: паровоз укатил вагон в другой конец станции и не видать… Они пошли обратно — и видят, паровоз один вернулся; побежали рысцой; задохнулись; Гаранин споткнулся, упал в сугроб; отстал, когда он подбегал к вагону — дверь отворилась, впустив Ивана Филипповича…

— Ну, теперь, все расскажет, старый дьявол: и про Машистого, и про сбрую, и про меня…

В двери вагона, за стеклом стоял Митя; он показал Гаранину кукиш и, приплюснув нос к стеклу, выпучив глаза дразнил Гаранина…

Переминаясь с ноги на ногу перед вагоном, Гаранин ласково улыбался Мите и злобно думал:

— Погоди! Погоди! Я тебе задам! Собачий сын!

Хотя и сам был не уверен, что наступит время желанной мести.

— Верно сказано: «не родись рогатым, а родись кудрявым».

За кудри и бойкий нрав, как-то в фабрике попав на глаза «самому», Митя был взят им в молодцы — и всюду разъезжал с хозяином: на фабрики, в имения; изредка к Макарию на ярмарку.

Митя открыл дверь вагона и пропустил дворецкого… Строго кося глазом, старик сказал Гаранину:

— Велел сюда губернатора привести. А тебе к нему…

Гаранин, хватаясь холодными пальцами за медные поручни, вошел в вагон.

3. Ласка

В салоне-вагоне шторы еще не были подняты. Гаранин, присматриваясь в темноте, остановился в дверях. Митя толкнул его в спину: «Иди — вон он сидит!».

Гаранин увидал Морозова. Всклокоченный, в рубахе с расстегнутым воротом, он сидел на красном бархатном диване, поджавши по-татарски ноги…

— Это кто? Гаранькин сын? Поди сюда, подлец, я тебя поцелую! — хрипло пробормотал хозяин, показав Гаранину кулак…

— Тимофей Саввич! Отец и благодетель — сначала простите — тогда подойду…

Гаранин упал на колени и, простирая руки к Морозову, молил о пощаде…

— Да ты в чем провинился-то, Володя? — спросил из темноты хозяин. В голосе его слышно было недоумение.

У Гаранина мелькнула мысль, что Иван Филиппович не успел рассказать о приключениях сына Гаранина в Зуеве, но он тотчас, зная по опыту хозяйское коварство, — погасил надежду и на приглашение хозяина: «Вставай» — ответил:

— Не встану, пока не простите! Ради батюшки, простите.

— А, ради батюшки? Поди, поди сюда!..

Гаранин пополз к дивану на четвереньках, не вставая с колен…

— Митька! садись на него! Ну!.. Володя! Аля-гоп!..

Митька сел на Гаранина верхом, держа в руках поднос с откупоренной бутылкой и двумя стаканами и ударил своего коня коленками…

Гаранин радостно заржал и подвез Митю к дивану. Морозов нагнулся и легонько ткнул Гаранина в лицо волосатым кулаком… Гаранин, чмокая, ловил кулак и кричал в восторге: — «Ударьте, ударьте! В первый раз ударьте!». Он ловил руку хозяина, чтобы поцеловать, кропил ее слезами и перешел на ты.

— Ударь! Будь милостив — ударь еще! Папаша-то твой — мой-то папаша во гробах возрадуются!

— Ну, довольно про папашу. Знаю, что я Саввы Морозова сын, — угрюмо сказал хозяин, — вставай, пей.

Гаранин встал, взял с подноса стакан и, выпив залпом, опрокинул стакан над головой своей…

— Это ты с зуевскими-то хорошо, Володя, придумал… Ха-ха-ха! Всех «фабрикантов» напугал. Слыхал, Иван Филиппыч что мне сообщил: все вывесили в Зуеве прибавку своим ткачам двадцать пять процентов! Ха-ха! Пускай прибавят. А мы поторгуемся… Как полагаешь: если у меня бунт — могу ли я прибавку делать? Если у меня убыток: одних стекол сколько перебито! Разве я могу прибавку делать? Я еще их спрошу: как это так, господа фабриканты — что же это такое: если вы не можете конкурировать с Саввой Морозовым добротностью товара, так подсылаете котов мои заведения громить? Так? Да когда коты мои заведения разбили, вы им пожалуйте четвертак на рубль прибавки? Это что, су-да-ри мои! Это поощрение бунтов. Крамола!.. Ха-ха-ха! Всех, Гаранькин сын, в трубу! В трубу!..