Мальчишка с бастиона - [6]
Обескураженный Колька ослабил поводья, и арба медленно покатилась под гору.
Лошади привычно повернули влево от Екатерининской улицы и пошли по неглубокому оврагу. В конце Кривого переулка, ожидая очереди, уже стояло несколько телег.
Колька пристроился к ним.
В глубине большого захламлённого двора десятка два женщин плели из прутьев туры и фашины для бастионов. В центре, в огромном котле кипела вода. Колька спрыгнул с подводы и подошёл к котлу. Там распаривали пучки хвороста. Из них скручивали жгуты, скреплявшие плетни - фашины. Женщины ловко выхватывали из кипятка прутья, сплетали их по три и быстро пронизывали этим жгутом лежавшие на земле хворостины и колья.
- Гляди, кони-то без Федота пришли, - сказала одна из женщин, обращаясь к соседке.
- Они при мне, - пробурчал Колька и отошёл к лошадям.
Женщина посмотрела ему вслед и, вздохнув, покачала головой.
- Мой Петруха, верно, тож по баксионам валандается… Гнать некому.
- И не надобно, - вступил в разговор одноногий отставной солдат (он заведывал работами). - Ты вот по доброй воле вязать пришла, а малята - они тож нужду разумеют. Этот вот, - отставной указал на Кольку, - Федота высвободил, глядишь, лишние руки баксиону. Я тебе, Михайловна, так скажу, - продолжал солдат, - россиянин сызмальства за Отечество живот покласть готов - это в кровушку нашу вошло. Хранцуз - он на язык спорый: думал, ударит своими мортирами - конец Севастополю! Ан нет! Даже на штурм не пошёл - убоялся.
- Народу побил тьму, - вступила в разговор ещё одна женщина. - На Северную по сей день везут и везут кормильцев…
- Да-a, - протянул солдат, и его старческие глаза повлажнели. - Пуля - дура, а ведь бонба ещё глупее: самого адмирала Владимира Алексеевича не пощадила. Таких, как он, на мильен не сыщешь…
- Геройской отваги был енерал, - подтвердил один из ездовых. - Был я на баксионе, так их высокопревосходительство так говорил: смотрите, молодцы, палите во вражину хорошенько. Отступления быть не может! А ежели я прикажу отступать, колй меня штыками, как последнюю штабную крысу, будто я вовсе не енерал, а писаришка. После этих слов дух взыграл в матросах да солдатах… Трудно Севастополю отбиваться будет без Владимира Алексеевича.
- Господи! - вздохнула женщина и прижала руки к сердцу. - Услыши молитвы наши за душу человека, которого все мы любим…
Колька уже давно подошёл поближе к говорящим и, не выдержав, вступил в разговор:
- «Лохматка» ему прямо в ногу ударила… Мы с Максимкой Рыбальченкой всё досконально видели.
Кто-то недоверчиво сказал:
- Где уж там видели!
- Да мы на Малахов ядра носили как раз, - обидчиво бросил Колька.
Женщины с интересом посмотрели на мальчишку. А тот, по-взрослому заложив руки в карманы, повернулся и умышленно медленно пошёл к уже нагруженной арбе. Он взобрался на туры, легко тряхнул поводьями и, искоса поглядывая на женщин, проронил со значением:
- Точно, рана была смертельная.
Арба медленно выехала со двора. В конце Кривого переулка на дорогу вышла маленькая девочка и подняла руку.
- Тпру, - Колька подтянул поводья, - чего ещё там?!
- Мне на баксион к мамане, - тоненьким голоском пропела она, - возьми с собой.
- На какой ещё баксион?.. - высокомерно проговорил Колька.
- На четвёртый, - не замечая тона, доверчиво ответила девочка.
- На четвёртый? - переспросил Колька.
- Да, да, - торопливо заговорила та, - маманя помогает на батарее, а мне велела к полудню водицы прихватить.
- Ладно, влезай, - смягчился мальчуган.
Она уселась рядом, и арба покатила дальше. Некоторое время молчали, затем Колька, не вытерпев, заговорил:
- Что, батеня на баксионе служит?
- Служил, - тихо ответила девочка, и в её голубых глазах появились слёзы, - третьего дня схоронили… Маманя теперь в горе навечном, - совсем по-взрослому сказала она.
У Кольки вдруг защекотало в горле, захотелось сказать что-нибудь ласковое.
- Ты кувшин давай мне, а то разольёшь, - проговорил мальчик. И они снова умолкли.
…На бастионе была короткая передышка. Уставшие от многочасовой работы люди лежали прямо на земле, кое-кто уже успел заснуть.
Колька разыскал возницу и негромко, чтобы не разбудить спящих, сказал:
- Приехал. Коней-то куда?
- Ладно, я сам. Ложись, пострелёнок, передохни, - ласково промолвил Федот и, приподнявшись, погладил ершистые Колькины волосы.
Увидев, где лежит отец, мальчик подошёл к нему и осторожно прилёг рядом. Но тот встрепенулся.
- А… Николка! На вот, подстели, - он вытянул из-под себя бушлат и протянул его Кольке. - Поди умаялся? - обнял Тимофей сына.
Мальчишка прильнул к потной отцовской груди и закрыл глаза.
- Хоть бы сегодня ещё повременил француз, - медленно проговорил бомбардир.
- Оно, конечно, - вторя ему, начал сын, - на баксионах нынче бабья много.
«Ишь, как заговорил!» - усмехнулся про себя Тимофей и ещё крепче прижал к себе Кольку. Он всё больше и больше удивлялся сыну: мальчишка вырастал, словно обгоняя время. Тимофей припомнил, как ещё летом, придя к Маланье, он застал Кольку плачущим навзрыд. Оказалось, что тётка сломала палку, служившую мальчонке «верховой лошадью». Это было всего лишь полгода назад. А вот теперь: «…бабья много!»… Отцовские пальцы осторожно заскользили по веснушчатому лицу, по коротким волосам и как-то непроизвольно затеребили хохолок.
