Мальчишка с бастиона - [17]
Пленный стоял в окружении матросов и с любопытством рассматривал бронзовую трофейную мортирку. Он жестами пытался выяснить, в действии ли она?
Матросы, смеясь, безуспешно старались дать объяснения. Француз тоже смеялся, феска с толстой синей кистью вылезала из-под женского платка.
Подошли Тимофей Пищенко, Нода и Колька.
- Что за баба? - захохотал мальчишка.
Кто-то ответил:
- Хранцузский зуав. Он твоей пушкой интересуется, так ты ему разъясни, что к чему.
Мальчишка подошёл к пленному.
- Мусью, идём.
Француз посмотрел на него. Видно, подумал: «Что? И этот воюет?» А Колыса, показывая пальцем на литые буквы мортирки, независимым тоном произнёс по-французски:
- Сделано в Лионе.
Пленный удивлённо пролепетал:
- Мальчик учил наш язык?
На что подошедший поручик Дельоаль ответил:
- Не угадали самую малость, мусье, - и, повернувшись к матросам, разъяснил: - Спрашивает, откуда французский знает, не барин ли?
- Ага, точно, барин, - сказал Колька и показал пленному латаный-перелатанный зад.
Матросы рассмеялись, а зуав, ничего не понимая, на всякий случай закивал головой. Откуда было знать французу, что, спустя несколько дней после того, как погиб выдумщик и изобретатель Кондрат Суббота, к трофейной мортирке подошёл поручик Дельсаль и долго смотрел на неё, словно на свидетеля гибели матроса.
Потом спросил мальчишку, не оставлял ли чего Кондрат, не велел ли куда сообщить в случае смерти. Вот тогда-то Дельсаль и прочитал рассеянно надпись на мортирке:
«Сделано в Лионе».
Колька попросил повторить и тут же запомнил прочитанное. С тех пор не раз щеголял «знанием» французского языка… Откуда было знать зуаву, что мальчуган и русскому-то не обучен!
Дельсаль повернулся к унтер-офицеру Белому:
- Угостите пленного чайком, а то в сосульку превратится.
Унтер жестом показал в сторону землянки, и зуав радостно заулыбался.
Поставили греться чайник с водой. Нода подошёл к французу, смешливо сказал:
- Что ж, одному Николке балакать по хранцузскому?
Евтихий усмехнулся.
- А это кто чему обучен.
У Ноды азартно загорелись глаза, он повернулся к мальчишке:
- Ну, браток, сейчас утру тебе нос. - Дурашливо выпятив живот, он начал выбивать французский сигнал «подъёма».
Зуав с удивлением посмотрел на него, потом, приподняв суконную распашонку, дал ответный сигнал.
- Ишь ты, басурман, - расхохотался барабанщик, - обедать захотел! - Ив ответ отстукал отбой.
Колька засмеялся:
- Ловко! Меня научишь?
- Научу, - ответил Иван, - пусть потеплеет малость.
Закипела в чайнике вода. Разлили чай.
- Держи, мусью, - протянул кружку Колька.
Француз что-то залепетал, благодаря мальчика.
Матросы, деловито посапывая, попивали чаёк.
Зуав выпил свою кружку раньше всех и протянул руку за добавкой.
- Вот это лупит! - расхохотался Нода. - Так он весь чайник в себя опрокинет.
Силён мужик бусурманский!
В землянку заглянул Белый.
- Пленного на отправку.
Бомбардиры весело пожелали французу счастливого «отпуска» и попрощались с ним.
…Валил мелкий густой снег. Зима не хотела сдаваться, хотя дело шло уже к марту.
Поговаривали об отставке Меншикова, но следующий месяц прошёл без изменений. И вдруг неожиданно из Петербурга прилетела весть: скоропостижно скончался император Николай I. На российский престол вступил старший сын царя, Александр.
Почти одновременно с этим известием последовала отставка главнокомандующего. И, словно в ответ на ожившие надежды, что ход войны должен резко измениться, наступило потепление в природе.
Из землянки доносилась дробь барабана. Она то рассыпалась колючими осколками, то победно маршировала, отбивая басовитые такты тяжёлыми сапожищами, то вдруг смолкала. Тогда сидевшие у орудий и неторопливо раскуривавшие чубуки Евтихий Лоик и Тимофей Пищенко перебрасывались короткими фразами:
- Ловко бьёт!
- Чудодействует!
- Под стать сегодняшнему солнышку - с ветерком жарит.
- Почище аглицких штуцерных цокает.
А удары барабанных палочек снова врывались в оттаявшую тишь апрельского дня и снова вели бесконечные вариации, то замедляясь, то убыстряясь, переходя от едва слышных к громким и тревожным.
В землянке бывший флотский барабанщик Иван Нода обучал своему искусству Кольку Пищенко. Вот уже с полчаса, как мальчишка сидел заворожённый и оглушённый сплетением сигналов и трелей, мерных ударов и бешеных скачек, резких остановок и медленных затуханий. Он глядел на берёзовые палочки и временами переставал верить, что ими командуют ру-ли, ловкие руки Поды, - казалось, палочки сами пляшут фантастический танец. Но вот «рубато» кончалось, и берёзовые палочки лениво, словно нехотя, касались натянутой кожи, и тогда уже верилось, что это руки до поры до времени сдерживают их буйный нрав.
Иван почему-то шёпотом - он и сам не замечал, что говорит так, - давал пояснения.
- Берёшь ближе - и сразу будто притаился…
Удары посыпались откуда-то издали и, действительно, словно исподтишка.
- А теперь на круг, во всю ивановскую!..
И Нода, взмахнув локтями, красиво бросил палочки в центр барабана. Они заплясали, заметались. Кольке вдруг показалось, что это маленькие ставридки пляшут на сковородке у тётки Маланьи. Он звонко и счастливо засмеялся.
