Мальчик, сделанный из кубиков - [122]

– Итак, мы приглашаем на сцену Сэма Рау!

Я не слышу этих слов. Ну или мой мозг отказывается воспринимать их. Почему-то вдруг становится очень тихо, до звона в ушах, как перед обмороком, потом Джоди подхватывает Сэма на руки, и мама тоже обнимает его. Дэн обхватывает меня за шею и что-то кричит. А потом включается шум.

Музыка, толпы, наше появление здесь, которое иначе как чудом и назвать-то нельзя.

– Мама? – подает голос Сэм.

Джоди смотрит на меня, потом на сцену. Ведущий ждет, преувеличенным жестом приставив ладонь ко лбу и оглядывая толпу.

– Сэм? – повторяет он.

– Ты хочешь подняться на сцену? – спрашивает Джоди. – Если не хочешь, не обязательно идти, я могу им сказать.

Сэм пятится ко мне. Оливия вскакивает на ноги, подбегает к нему и стискивает в объятиях. Вид у него ошарашенный. Я чувствую, как он цепляется за мою ногу.

– Папа, чур ты пойдешь со мной.

Молча киваю. Он надевает наушники. И мы начинаем пробираться к сцене. Судорожно пытаюсь придумать какой-нибудь знак, который волшебным образом дал бы организатором понять, что у него аутизм, что я не уверен, найдет ли он в себе мужество выйти на сцену. Но они все усиленно манят его. Раздаются вежливые аплодисменты. Они похожи на шум дождя.

Потом мы выходим вперед, и Сэм каким-то образом начинает медленно забираться на сцену. Ведущий уже хочет подойти к нему, и я отчаянно жестикулирую, чтобы привлечь его внимание. Ему от силы лет двадцать, и он весь искрится энергией и энтузиазмом.

– У него аутизм! – кричу я. – У моего сына аутизм. Это может быть для него слишком.

Ведущий кивает и отходит от края сцены, потом торопливо говорит что-то остальным. Через несколько секунд он выключает микрофон и осторожно опускается на корточки рядом с Сэмом. Он произносит что-то, чего я не успеваю разобрать, и Сэм кивает. Он смотрит себе под ноги, но на его лице играет улыбка. Ведущий включает микрофон обратно.

– Давайте посмотрим на модель Сэма.

Но я смотрю на самого Сэма, пытаясь понять, что скрывается за выражением его лица, отчаянно желая убедиться, что с ним все в порядке. Он стоит на сцене, перед сотнями людей, и это так далеко от зоны его комфорта, что он с таким же успехом мог бы находиться сейчас на другой планете. И он так далеко от меня, от нас всех. А впрочем, наверное, так было всегда.

Вокруг меня люди вполголоса переговариваются и разглядывают модель на экране перед ними, кивая и задавая вопросы. В конце концов я на нетвердых ногах отхожу на несколько шагов назад и поднимаю глаза на огромный экран. До меня не сразу доходит, моему потрясенному сознанию требуется несколько секунд, чтобы в нем что-то щелкнуло. Но потом понимание обрушивается на меня ослепительной вспышкой. В глубине сердца я знаю, знаю, что он построил.

– Ох, Сэм, – шепчу я. – Ох, мой малыш.

Чувствую на своем плече чью-то руку. Это Джоди, и я обнимаю ее.

– Как он узнал? – повторяю я. – Как он понял?

– Потому что ты говорил с ним об этом, – отвечает она. – Потому что ты повсюду носил с собой ту фотографию. Он всегда все понимал, глупыш.

Весь экран, воспроизведенное до мельчайших подробностей во всем его затейливом великолепии в двадцатифутовом размере, занимает кафе «Пэлис» в Кенсингтоне. Наше с Джорджем кафе.

Там есть и красный навес, и стеклянная витрина, и маленькая деревянная дверь. По обеим сторонам от входа ярким светом горят фонари, один даже помаргивает – как в тот день, когда мы ходили туда с Сэмом и Эммой. Внутри книжные полки, кафельный пол в черно-белую шахматную клетку и картины на стенах. Сэм построил даже дома, примыкающие к нему с обеих сторон, и дорогу перед ним. Своего игрового персонажа он оставил стоять перед входом, в точности как на фотографии, а рядом с ним, испуская в небо луч белого света, стоит маяк, и моя душа рвется в клочья.

А потом перед глазами у меня все расплывается, потому что они полны слез, а слезы все прибывают и прибывают.

– Ну, Сэм, – доносится словно откуда-то очень издалека чей-то голос. – Ты можешь объяснить нам, что это за здание? Если нет, ничего страшного.

Повисает долгое молчание. Сэм стоит на сцене, обводя глазами толпу зрителей в попытке отыскать нас. Джоди машет ему рукой, а я вскидываю глаза. Когда он наконец видит нас, то машет в ответ. Потом медленно и осторожно снимает наушники.

– Это кафе, – произносит он.

– Продолжай.

– В это кафе ходил мой папа. Он был там со своим братом. Им было весело.

– Это кафе находится в Лондоне?

– Да. Но потом… через несколько дней папин брат погиб. У моего папы есть фотография этого кафе, и он везде носит ее с собой. Он вам тоже ее покажет, если захотите.

– Из-за этого оно важно?

– Да, потому что папа всегда помнит его. И от этого ему делается грустно и радостно. Некоторые здания важные, потому что большие, а некоторые – потому что в них воспоминания. Я думаю, что папин брат теперь живет там.

– Твоему папе, наверное, было очень тяжело?

– Это тяжело, но папа продолжал жить. Когда мне страшно, они с мамой говорят мне…

Он оглядывается, и я машу ему рукой. Несмотря на темноту, он замечает меня в толпе людей – и смотрит прямо на меня. Не себе под ноги, не в сторону. Прямо на меня. Впервые за все время. Я уже знаю, какие слова он сейчас произнесет, и когда он их произносит, я беззвучно шепчу их вместе с ним.