Мальчик с саблей - [6]

— Этот мальчик три дня искал в поле своего отца, — продолжил капитан. — А когда нашел, то забрал его саблю, ночью скрытно вернулся домой в Плешин и зарубил офицера-танкиста, ночевавшего под их крышей.

— Я понял, понял, не переводи, — сказал Скаппоне Тайге, — нашел меч, убил танкиста.

Охрименко завел машину.

— А что случилось с мальчиком? — спросил Тайга, предчувствуя неприятный ответ.

— Об этом не любят вспоминать, — ответил Вольховский, перелезая через борт, — потому что об этом лучше не думать. В этой стране, чтобы стать героем, надо сначала нанести страшный урон врагам, а потом погибнуть страшной смертью.

Тайга перевел итальянцу.

— Ну прям как наши пионэры-герои! — нараспев протянул Охрименко и с хрустом включил первую передачу. — Валя Котик унд Марат Казей!

— А вот не надо над этим глумиться, лейтенант, — сказал Тайга. — Ты молодой, для тебя это легенды и выдумки, а для кого-то была жизнь.

— Посмотри, Роман, какие у него глаза, — сказал Скаппоне. — Мальчик все знает ин античипо… заранее. Но обязательно сделает то, что задумал.

Тайга оглянулся на памятник, но тот уже остался за поворотом.

Пятница

Раньше Тайге не раз приходилось сталкиваться с сотрудниками военной прокуратуры, но Кривцов ломал все стереотипы.

Полковник разместился на постой не в гарнизоне, а как частное лицо — в затхлой гостинице, этаком «Доме колхозника» для вездесущих коммивояжеров, которых не пугали ни разрушенные мосты через Тополяну, ни затянувшийся на годы экономический кризис, ни угрозы «землемеров».

Кривцов пренебрег допросом офицеров и солдат, дежуривших по части в злополучный день пропажи оружия, заявив, что «нечего жевать резину». В расположении роты появился лишь однажды, на пять минут, был азартно весел, никаких криков и патетических придыханий, хлопнул Тайгу по плечу и оставил ему на столе десяток тощих бумажных папок с пожеланием «осмысливать творчески», что бы это ни значило.

Его видели в городе там и тут, то на пристани с рыбаками, то в пожарной части с Саланом за бутылкой медынца, то на базаре с заезжими цыганами.

После утреннего построения Тайга заперся в кабинете и обреченно придвинул к себе кривцовские материалы. Подборка оказалась странной мешаниной личных дел самых разных людей: наиболее значимых лиц в управлении южного Плешина, офицеров из контингентов, контролирующих соседние зоны, рыночных торговцев, лодочников…

И как это «осмысливать», да еще «творчески»? Тайга нашел досье Скаппоне. Интересно, откуда у военной прокуратуры выход на такие документы? Биография, характеристика — информация простая и очевидная. Но кто и зачем может поднимать из небытия забытые школьные клички? А расшифровывать татуировки?

Тайга бесцельно полистал досье француза Деланкура, бакенщика Растомы, а потом сунул весь ворох папок назад в сейф, запер кабинет и отправился в мастерскую, где Охрименко колдовал над раздолбанной трансмиссией бронетранспортера — все полезнее, чем строить из себя Эркюля Пуаро.

Капитану Скаппоне вовсе не икалось, когда русский майор шуршал его личным делом.

Итальянец по пятницам всегда был в приподнятом настроении, ожидая вечерней партии в покер во французском гарнизоне.

С передвижением по Алтине у карабинеров проблем не возникало — все местные понимали, что войска Евросоюза — лучшая гарантия будущей независимости.

За окном замелькали ржавые торцы сорокафутовых контейнеров. Итальянец вспомнил, что не предупредил водителя, чтобы тот не ехал через гетто — один из пятнадцати тополинских анклавов в Алтине. Не то чтобы Скаппоне избегал тополинцев — просто не хотелось сбивать настрой перед игрой.

Волей-неволей он обращал внимание на виды за окном. Дети в дармовой одежде от Миссии Спасения гоняли палками по пустырю консервную банку. Четверо стариков, мешая друг другу, разрезали на длинные лоскуты драную резиновую камеру. Румяная женщина с гладкой кожей, но абсолютно седая что-то помешивала в кипящем чане на краю дороги. Горы мусора в канавах кое-где выросли выше заборов.

За что только держатся здесь эти отверженные, подумал Скаппоне. Статистика неумолима, на левом берегу реки они давно перестали быть этническим большинством. Почему не податься прочь, на север, за Тополину, и закончить дурацкое, никому не нужное противостояние?

Гетто кончилось — вышкой с часовым, французским морпехом, разрисованной непотребными картинками бетонной стеной, двумя рядами колючей проволоки, наполовину скрытой в прошлогоднем сухом бурьяне.

А уже в следующем квартале кипела совсем иная жизнь. Из распахнутых дверей трактиров доносился запах хорошего кофе, по улицам раскатывали современные автомобили — пусть все с перебитыми «ВИНами»,[3] но речь не о том, — куда-то спешили симпатичные женщины, а почтенные старцы провожали их взглядом, не выпуская изо рта коротеньких алтинских трубочек.

В городке, где расположился французский гарнизон, еженедельно проходила ярмарка, и город кишел грузовичками, пикапами, автобусами с самодельными «алтинскими» номерами. На центральных улицах с открытых лотков торговали всем — инструментами, травкой, гуманитарной помощью, документами разной степени достоверности. С юга, из английской зоны контроля, подвозили свежую рыбу и морепродукты, с востока, от датчан, — мраморную плитку и остроклювые алтинские кувшины. Зайди чуть глубже в торговые ряды — и можно подобрать что-нибудь для личной самообороны — от кастета до ручного пулемета.