Мальчик с Голубиной улицы - [26]

И вдруг в какой-то момент учитель поднял голову, с минуту смотрел на учеников, ладонью ударил по книге и крикнул:

— Чтоб было тихо!

И стало так тихо, будто земля еще не сотворена и нет на ней никаких мальчиков.

Я боялся пошевелиться. Ушастый толкнул меня под партой:

— Дай яблоко… А то буду визжать!

И я отдал ему яблоко.

— Дети, зачем вы пришли в школу? — спросил учитель.

— Учиться, — хором отвечали мальчики.

— А что же вы, дети, делаете?

— Балуемся, — так же хором отвечали мальчики.

— Не надо баловаться, надо учиться, — сказал учитель. Он взял в рот бороду, с минуту задумчиво пожевал ее и начал: — В шесть дней и шесть ночей бог сотворил мир, а в день седьмой отдыхал…

В настороженной тишине слышалось только сопение утиравших рукавом нос мальчиков, и вдруг ясно, громко, как пистолетный выстрел, где-то на «камчатке» щелкнул грецкий орех.

— Дылда! — вскричал учитель.

— Ну, что вам? — недовольно отвечал Дылда.

— Встань! — сказал учитель.

Дылда не двигался с места. Он лишь перекатывал по парте грецкий орех.

— Дылда, кому я говорю?

— Ну, мне, — сказал Дылда.

— Так встань же!

— Еще чего! — отвечал Дылда.

— Если ты немедленно не встанешь, я тебя выгоню.

— Вот пристали, — проворчал Дылда, продолжая перекатывать орех.

— Немедленно встань! Ты слышишь, что я тебе сказал?

— Ну, слышал.

— Так встань!

— Ну, что за человек, — недовольно сказал Дылда, лениво подымаясь. — Ну, встал. Ну, что из этого?

— Ну, что ты себе думаешь? — спросил учитель. — Всегда будешь вот так сидеть, всегда будешь играть орехом — пропадешь!

— Сойдет, — отвечал Дылда.

— На чем я остановился, Дылда?

— Вы остановились на седьмом дне, — сообщил Дылда.

— Ну? — сказал учитель.

— И бог отдыхал…

— Ну?

Дылда молчал.

— И ты тоже решил отдохнуть, Дылда? — говорил учитель. — Ой, Дылда, Дылда, так то же бог, он создал твердь посреди воды. А ты, Дылда?

Учитель ждал, пока Дылда ответит, но тот молчал.

— И вот бог — мировой судья — сидит на облаке, — прикрыв глаза, нараспев проговорил учитель, — он сидит на облаке и видит всех: кто делает хорошо и кто делает плохо, — и учитель сквозь очки оглядел класс.

— Вот ты, Капуцинский, что ты сделал хорошего? — обратился он к моему лопоухому соседу.

Капуцинский молчал.

— Ты подал нищему копейку — и это хорошо. Но бог все видит, и он видит, что ты подставил ножку Яше Кошечкину. И бог — мировой судья — кладет на одну чашу весов медную копейку и на другую чашу весов подножку. Что перетянет, Капуцинский?

— Подножка, учитель! — радостно закричал лопоухий Капуцинский, который знал, что надо отвечать учителю, чтобы ему угодить.

— Правильно, Капуцинский, — сказал учитель. — И ты больше не будешь подставлять подножку?

— Я больше не буду подставлять подножку! — снова закричал Капуцинский.

— Ну, хорошо, не кричи. Кто кричит, тот врет.

Учитель снова ударил по Книге книг так, что из нее полетела пыль, и сказал:

— Теперь, дети, раскройте глаза и уши и начнем сначала. Всегда нужно начинать с самого начала, потому что когда нет начала, нет и конца.

И учитель произнес нараспев:

— И сказал бог: «Да будет свет». И стал свет…

— Да будет свет. И стал свет! — торопливо закричали вслед за ним мальчики.

— И сгинула тьма…

— И сгинула тьма! — выкрикнули хором мальчики.

— Турочкин! Что ты там делаешь, Турочкин?

— Я ничего не делаю, учитель, — отвечал золотушный мальчик, вылезая из-под парты, где он пытался улечься спать.

— Ты выучил урок, который я задал тебе еще в прошлом году?

— Я, кажется, не выучил урока, — прошептал Турочкин, мигая сонными глазками.

— Громче! — сказал учитель. — Пусть все слышат, зачем тебе стыдиться?

— Я не выучил урока! — заорал Турочкин.

— Ты слышишь, Двойра, — обратился учитель к жене, — он говорит, что он не выучил урока.

— Ой, горе мне! — ответила из кухни жена учителя. — Так пусть он его выучит.

— Скажи мне, Турочкин, кто Давид?

— Кузнец, — быстро ответил Турочкин.

— Что ты говоришь, грубиян! — в ужасе зажал уши учитель. — Ты слышишь, Двойра, что он говорит?

— Что там случилось? — сквозь стук ножа спросили из кухни.

— Этот грубиян говорит, что Давид — кузнец.

— Не может быть, — ответила жена учителя. — А на самом деле он не кузнец?

— Конечно! — воскликнул учитель. — На самом деле Давид — царь, каких свет не видывал.

— Скажи пожалуйста! — удивилась жена учителя.

Она пришла в класс с румяным от жара лицом, с ребенком на руках.

— Ну, хорошо, хватит уже вам тут! — и кинула учителю на руки ребенка.

И учитель, осторожно и неумело держа своего отпрыска, строго глядя на него поверх очков, поднимал его, показывал ему класс и спрашивал:

— Ты тоже будешь таким разбойником?

Отпрыск кричал:

— У-у-у!

— Не надо быть разбойником, надо быть хорошим мальчиком.

Отпрыск, глядя мудрыми, как у учителя, глазами на мальчиков, гудел:

— У-у-у!..

5. Фома Гордеич Кнакер

В классе стоял визг, вой и пыль до потолка. Одни были под партами, и оттуда доносился кровожадный клич индейцев; другие дрались, стоя на партах в позе знаменитых борцов; а кто не дрался, тот кричал: «Бей, я его знаю!»

И вот в это время дали тревожный, предупреждающий сигнал:

— Кнакер!

И тотчас же запыхавшиеся, с расцарапанными лицами, в разодранных рубахах, словно пропущенные через мясорубку, мальчики оказались все смирно, как ангелы, сидящими на партах.