Мальчик с Антильских островов - [36]

Но она остановилась и спросила Жожо:

— О чем это вы говорили, почему ты вздрогнул, когда меня увидел?

— Ни о чем, — ответил Жожо, начиная дрожать.

— Ни о чем? — угрожающе повторила мазель Мели. — Каждый вечер ты шушукаешься с этим негром (мазель Мели, как я уже говорил, была черна, как я, если не как ворона), и оказывается, вы говорите ни о чем. Ну хорошо же! Будешь объясняться с мадам.

Когда мадам Жюстин позвала Жожо, тот, зная, что его ожидает, отправился на ее зов уже в слезах.

Тотчас же до меня донеслись его душераздирающие крики, и я в страхе и ярости вышел из-под навеса, чтобы с улицы попробовать заглянуть в дом и узнать, что там происходит.

Хорошо, что я встал, ибо мазель Мели появилась в коридоре с тазом в руках и, увидев меня на улице, закричала:

— Тебе повезло! Я бы тебе такой душ устроила, что ты разом привык бы сидеть дома у матери, вместо того чтобы учить чужих детей всяким гадостям.

На другой день в школе я спросил у Жожо, в чем обвиняла нас эта гадкая женщина.

— Она сказала маме Айе, что я разговариваю с тобой на наречии и что ты учишь меня дурным словам.

Жожо рассказывал мне и раньше, что мадам Жюстин запрещает ему говорить на местном наречии, и, так как он не мог от этого удержаться, мы разговаривали как можно тише, чтобы мачеха его не услышала.

Но сама-то мазель Мели изъяснялась исключительно на местном наречии, и непонятно было, с чего она так задирала нос. Что касается дурных слов — это была клевета, и мазель Мели казалась мне тем отвратительнее, что, по словам мамы Тины (а я свято ей верил), взрослые никогда не врут.

С того дня Жожо запретили играть со мной. Бедняга лишился единственного друга. Вначале я тоже очень огорчался. Но у меня-то не было недостатка в друзьях. И старых и новых.

Среди новых был Одни́. Он жил в Отморне, и у его отца была лошадь.

На обязанности Одни было водить в полдень лошадь на водопой к пруду, а вечером косить для нее траву вдоль трасс.

Я сопровождал его и помогал ему.

Отправляясь на водопой, мы оба взбирались верхом на лошадь, а когда ходили за травой, попутно собирали гуавы и другие плоды.

Самое приятное было купать лошадь по воскресеньям. Надо было встать рано, сесть верхом на лошадь и ехать к озеру Женипа́. Солнце светит, но еще не жарко.

В этот день люди с плантации Пуарье́ приходили на озеро купать лошадей управляющих и экономов. Все раздевались догола и верхом на лошади въезжали в воду. Лошадь входила в воду и плыла, высоко подняв голову; человек погружался тоже, — мне это напоминало изображение кентавра на пакетах вермишели.

Потом лошадь возвращалась на берег, человек слезал с нее и начинал энергично растирать ее травяной мочалкой, лотом снова загонял ее в воду. Мы поступали точно так же с нашей подопечной.

До чего хорошо путешествовать по воде на спине плывущей лошади! Вода приятно холодила нагретую солнцем кожу.

Никогда в жизни не видел я более прекрасной и мирной картины: могучие голые негры на лошадях, отражающиеся в гладкой воде озера.

МОСЬЕ РОК

Я перешел в старший класс начальной школы. Теперь у нас была не учительница, а учитель.

Учитель был местный житель, служивший сначала в других местах на острове, а потом, на радость землякам, назначенный директором школы в Петибурге.

Жожо тоже должен был бы радоваться: учитель был его дядя, брат его отца. Его звали мосье Стефан Рок.

Среди учеников быстро распространился слух, что это был учитель, который хорошо объяснял и строго наказывал, но бил не бамбуковой палкой и не линейкой, а раздавал оплеухи.

На нас, одиннадцатилетних деревенских школьников, он произвел сильное впечатление.

Это был мужчина с бронзовой кожей, очень высокого роста, одетый в черные ботинки с блестящими носами. Он ходил в белых полотняных брюках с двумя безукоризненными складками спереди и в полотняном пиджаке. В жилетном кармане он носил часы на толстой золотой цепочке, а во рту у него сверкали два золотых зуба. Черные усы, пенсне и канотье довершали портрет.

Руки у мосье Стефана были длинные, большие, с ногтями, твердыми, как клюв утки, и в то же время нервные; мел всегда ломался в его пальцах, когда он писал на доске.

Да, от удара таких рук не поздоровится!

Даже его голос, как бы тихо он ни говорил, звучал для нас предостережением.

А между тем с самого начала мы почувствовали к мосье Року уважение. Нам было лестно, что нашего учителя в школе боятся.

Все, чему он нас учил, казалось нам интересным и увлекательным, даже самое трудное.

Но после того как мосье Рок проверил способности каждого, многие на собственной шкуре испытали силу его удара.

Мы стали получать оплеухи.

Я удостоился их в связи с сослагательным наклонением; Мишель-Пузырь, сильный в математике, получал их за чистописание; Рафаэль всегда за одно и то же — за болтовню. А Жожо — по любому поводу. Чтение, диктант, проверка тетрадей — ничего не обходилось без колотушек. Учитель придирался к Жожо по любому поводу и всегда был готов наградить его тумаками. Можно было подумать, что мосье Рок так строг к Жожо именно из-за своего родства с ним. Наверное, отец и мачеха попросили учителя обратить на Жожо особое внимание и не стесняться наказывать его, когда нужно.