Мальчик с Антильских островов - [34]
Вернувшись как-то вечером с урока катехизиса, я застал в нашей комнате толпу соседей. Мама Тина лежала на своей лежанке в рабочем платье, с ногами, облепленными засохшей грязью. Глаза ее были закрыты. Время от времени стон срывался с ее губ.
— Нечего сказать, хороший мальчик, — упрекнула меня мазель Делис, — твоя мама вернулась домой чуть живая, а тебя нет дома…
Напрасно я объяснял, что был на уроке катехизиса: все решили, что я баловался.
Но что случилось с мамой Тиной? Ей дали выпить настойки, собирались завернуть ее в теплое одеяло и дать ей чего-нибудь горячего, чтобы она пропотела. Послали меня за ромом и свечкой.
Когда я вернулся, люди продолжали толпиться у нас с чашками, мисками, травами и листьями.
Разожгли огонь, подогрели воду, заставили меня выйти, чтобы переодеть маму Тину в чистую рубашку. Зажгли лампу.
Позднее мазель Делис принесла мне поужинать.
Когда все ушли, я подошел к маме Тине и сказал ей:
— Добрый вечер, мама.
Она тотчас же открыла глаза и спросила:
— Ты ел?
— Да, мама Тина… Ты заболела?
— Ох, сынок, — ответила она, — тело твоей мамы никуда не годится. Одни кости и усталость.
Я не знал, что ей сказать, и долго сидел на краю постели, разглядывая лицо мамы Тины, на котором не видно было никаких следов боли, а только утомление, безразличие.
Керосиновая лампа коптила на столе. Тишина и вздохи мамы Тины начали действовать на меня угнетающе. Я не знал, заснула ли она или просто впала в забытье, но, открыв вдруг глаза и увидев меня у своих ног, мама Тина сказала:
— Ты все еще здесь? Пойди вымой ноги и постели себе постель.
Но я побоялся выйти из дома и не стал мыть ноги. Я взял свою подстилку, расстелил на полу и лег бы в чем был, если бы мама Тина не окликнула меня:
— Разденься, надень ночную рубашку и не забудь помолиться…
Утром моя бабушка не встала. Пришли соседки с чашками кофе и мисками настойки.
Я забеспокоился. Мазель Делис (несмотря на больную ногу, она больше всех суетилась) посылала меня к соседям за лекарствами с трудными названиями. Она не пустила меня в школу.
— Твоя бабушка заболела, ты должен остаться с ней, — сказала она.
Несколько дней я не ходил в школу. Я сидел в комнате у постели мамы Тины, готовый подать ей питье, которое она ощупью искала на ящике у своего изголовья.
Если она засыпала, я потихоньку выходил на улицу, но не отходил далеко от двери — вдруг она позовет? — и забавлялся там всякими пустяками, как когда-то на плантациях.
Соседи то и дело забегали к маме Тине. Они приносили разные травы и ожесточенно спорили о том, чем ее лучше лечить.
Мазель Делис вместе с отваром из толомана для моей бабушки всегда приносила мне еду.
Кроме того, она посоветовалась с колдуном и сообщила всем соседям, собравшимся у постели мамы Тины, что у колдуна было видение: бабушка выпила холодной воды, разгорячившись, и у нее сделалось воспаление легких.
У всех был расстроенный вид. Соседи хотели написать моей матери письмо, но мама Тина воспротивилась, — она не хотела напрасно тревожить мою мать, тем более что та недавно прислала ей денег. А не дай бог вздумает приехать — чего доброго, потеряет место.
Ночью маме Тине стало хуже. Уже несколько дней она не курила трубку, стонала и жаловалась на удушье.
Мазель Делис предложила поставить ей банки, но мосье Асионис, который ставил банки лучше всех в Петибурге, рассек кожу мамы Тины и, приложив к ней свои маленькие баночки, заявил, что кровь ее уже превратилась в воду.
После ужасной суеты и суматохи женщины привели мужчин, которые несли гамак на бамбуковом шесте. Мою плачущую бабушку завернули в одеяло.
— Это необходимо, дорогая подруга, — говорила ей мазель Делис, — там ты поправишься.
Маму Тину положили в гамак.
Двое мужчин подняли ее.
Тут мама Тина громко закричала:
— Жозе, Жозе!
— Жозе, — сказали мне. — Иди попрощайся с бабушкой.
Мама Тина взяла меня за голову холодными руками и прижала мою щеку к своему холодному лицу, мокрому от слез.
Больше никто не обращал на меня внимания. Все столпились вокруг гамака.
Когда процессия вышла со двора на улицу, я остался на пороге дома и даже не догадался выйти за ворота и посмотреть, в какую сторону понесли мою бабушку.
Значит, она умерла. Но мосье Медуз… Может быть, умирают по-разному… Вернется ли она? Увижу ли я ее? Мазель Делис сказала, что она поправится. О!..
Мазель Мезели́, единственная женщина, оставшаяся во дворе, увидела меня и, подойдя, погладила по голове, приговаривая:
— Бедняжка Жозе!
Тогда я прижался к ней и начал всхлипывать.
Она увела меня к себе, дала мне стакан воды и кусок хлеба.
— На будущей неделе твоя мама вернется, ее понесли в больницу лечиться. Она поправится.
Когда вернулась мазель Делис, тяжело волоча свою больную ногу, она объяснила мне, что маму Тину поместили в больницу в Сент-Эспри.
Мазель Делис прибрала в нашей комнате, покормила меня и вечером спросила, где я хочу спать — у нее или у себя дома. Я предпочел последнее.
— Тебе не будет страшно? — спросила она.
Нет, теперь, когда я уже не боялся, что мама Тина умрет, я с удовольствием расположился на ее месте, на ящиках.
Мазель Делис заботилась обо мне, кормила меня, заставляла меня менять одежду, стирала мое белье, ласкала меня иногда и ругала тоже, когда я баловался или не приходил домой к ее возвращению с работы. На другой день после того, как маму Тину унесли в больницу, она отправила меня в школу.
