Мальчик с Антильских островов - [21]

В зарослях его шерстистой желтовато-седой бороды видны редкие гнилые зубы, приоткрытые в застывшей улыбке, словно он забавляется тем, что мы собрались здесь, вокруг него. Улыбка, напоминающая мертвую крысу на дороге.

Сначала я не находил ничего странного даже в его лице, но, поглядев на него немного, почувствовал, как у меня тяжелеет на сердце. Мне захотелось позвать его: «Мосье Медуз!» — как тогда, когда он спал и не слышал, что я вошел в его хижину.

Но его застывшие черты и неподвижность заставляют меня почти понять, что значит смерть.

НОЧНОЕ БДЕНИЕ

В этот вечер произошло многое.

Женщины достали ром для мужчин, принесших тело.

Мама Тина вернулась с кувшинчиком воды, в котором стояла маленькая зеленая веточка. Она поставила кувшинчик в головах у мосье Медуза. Мазель Валерина зажгла около кувшинчика свечу. Потом пришли остальные жители улицы, которых до сих пор не было.

— Э-бе! Значит, Медуз решил сбежать от нас!

— Ну да, у него такая узкая кровать — на ней умирать неудобно.

— Чего вы хотите? Тростник убил его, он и решил оставить ему свои кости.

Наступило тягостное молчание, перешедшее в сочувственный шепот. Внезапная шутка вызывала деликатный смешок, потом вздох.

Постепенно нарастал шум снаружи, и скоро вокруг хижины на земле оказалось немало сидящих фигур, едва различимых во тьме.

От земли, с того места, где сидели эти люди, поднялась тягучая песня, испугавшая меня.

Песня все нарастала, она приглушила мое волнение, увлекая меня за собой в сумрак ночи. Напев ширился, множился, вздымался ввысь.

Потом, совершив таинственную прогулку в глубинах ночи, песня медленно вернулась на землю и осела в наших сердцах.

Тотчас же новый голос затянул другую мелодию, прерывистую, в быстром темпе; хор отвечал короткой жалобой, а тела поющих тяжело раскачивались в темноте.

Когда пение кончилось, еще один голос выкрикнул:

— Э, крик!

И толпа отозвалась:

— Э, крак!

Это была присказка, с которой начинались сказки мосье Медуза.

Сколько их было рассказано в этот вечер!

Там был один человек — главный сказочник. Он рассказывал стоя, держа в руках палочку, при помощи которой показывал, как ходят животные и люди: старуху горбатые, уроды. Рассказы его перемежались песнями; их затягивали по сигналу его палочки и пели до изнеможения. Время от времени между сказками кто-нибудь вставал и рассказывал о мосье Медузе историю, от которой все заливались хохотом.

— Медуз умер, — говорил кто-нибудь приличествующим случаю голосом. — Это печальная новость, которую я вынужден сообщить вам, мосье-дам. Что нас больше всего огорчает, так это то, что Медуз не захотел, чтобы мы присутствовали при его агонии. Но не жалейте Медуза, мосье-дам. Медуз умер тайком от нас. А почему? Угадайте, какие козни строил он против нас? Он не хотел, чтобы мы унаследовали его участок тростникового поля в Грандэтане!

— Его старый дырявый котелок! — добавил другой голос.

— Рваные штаны! — раздавался третий голос.

— Старую трубку и сломанный ковш.

— И доску, обтесанную его старыми костями.

— И золото, которое беке выдавали ему по субботам…

Тут все подхватывали, смеясь:

— Да, все то золото, которое беке выдавали ему по субботам!

Продолжая игру, поднялась одна из женщин и, восхваляя щедрость Медуза, приглашала каждого встать и назвать, что ему оставил Медуз. Одному — рваную набедренную повязку, другому — ржавую мотыгу, а всем — золото, которое беке выдавали ему по субботам.

— Э, крик!

И все в молчании выпили за Медуза. Потом, глотнув рома, расхохотались.

— Э, крак!

А в хижине несколько женщин молча сидели возле тела, изредка перешептываясь.

Мама Тина стояла на коленях в ногах у мосье Медуза.

Потом она подошла ко мне и спросила, не хочу ли я спать. Но церемония ночного бдения захватила меня. Не отрываясь, следил я в темноте за выражением лица главного сказочника. Его рассказы увлекли меня в волшебные края.

И каждый раз, как пение доходило до своего апогея, мне казалось, что застывшее тело старого негра, того и гляди, поднимется с узкой, неудобной доски и отправится в Гвинею.

ЧАСТЬ II ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

ВЕЛИКОЕ СОБЫТИЕ

Однако я недолго сокрушался об исчезновении моего старого друга Медуза. Великое событие, которое всё время предрекала мама Тина, наконец совершилось. Мазель Леони кончила мой костюм. В понедельник, вместо того чтобы взять меня на реку, мама Тина надела парадное платье и нарядила меня во все новое: серые в черную полоску рубашка и штаны и панама, купленная накануне в Сент-Эспри. Экипированные таким образом, мы отправились в Петибург.

Мама Тина часто ходила в Петибург, иногда даже вечером после работы: она старалась как можно меньше покупать в «доме». Я же, хотя Петибург и был самым близким к Петиморну городом, видел его только издали.

По обеим сторонам главной улицы стояли деревянные домики. Через определенные промежутки были расставлены водоразборные колонки, и я с удовольствием наблюдал, как струи прозрачной воды разбиваются о каменные плиты.

Школа располагалась на холме рядом с церковью. Двор церкви служил одновременно и школьным двором. Низкое школьное здание с железной крышей было окружено террасой. Все дети играли во дворе и на паперти церкви. Они прыгали и весело кричали. Несмотря на смущение, мне захотелось поиграть с ними. Некоторые мальчики были обуты, но большинство бегали босиком, как я. И правду говорил мосье Медуз: все они были очень чистенькие.