Мальчик на качелях - [25]

– Мои часики! – не успокаивался он и поглядывал на Сотниченко, приглашая порадоваться за компанию. – Понимаете, был я как-то в командировке. Захожу в комиссионку, вижу – стоят. Шикарная вещь – сейчас таких не делают. Я прямо глаз оторвать не мог. Купил за восемьдесят рублей, все командировочные просадил. И считаю, дешево. Цена чего низкая была? Механизм испорчен, и часовая стрелка отсутствовала. А уж после ремонта я бы их и за сто восемьдесят не отдал! Ну, привез я их домой, – продолжал Перевозкин, – почистил, неделю вручную детали вытачивал, еще неделю стрелку делал. А потом в витрине выставил. А как же, реклама – двигатель торговли! Первое время люди валом шли поглядеть, по выходным дням у мастерской собирались. Сейчас-то у нас в Красино народу не густо и развлечений раз-два и обчелся, а если честно, так, кроме клуба строителей и кинотеатра, нет никаких. Завод строится – гигант отрасли, но пока строители на отшибе живут. Дома, правда, начали строить – блочные девятиэтажные, как в большом городе. Так что скоро и цирк свой будет, а то и театр...

– А с часами как же? – напомнил Сотниченко.

Перевозкин глубоко вздохнул:

– Недолго они у меня простояли. Подлец один на моих глазах разбил витрину и утащил моих трубадуров. Два года назад это было.

– И вы видели вора?!

– В том-то и дело! – Перевозкин хлопнул себя по колену. – Не так, как вас сейчас, но видел. Работал я допоздна, засиделся над швейцарским механизмом – сложный попался случай. Вышел поздно, около одиннадцати. Я ведь холостой, спешить некуда. Запер дверь на контрольный замок. Отошел, может, метров на сто – сто пятьдесят, слышу – звон. Вроде стекло разбили. У меня сердце екнуло, будто подсказал кто: «У тебя это, Федя, в мастерской». Оглянулся – вижу: по другой стороне улицы в мою сторону бежит высокий парень в светлом плаще, что-то за пазухой держит. На улице, как назло, ни души. Кинулся я через дорогу, а он меня увидел и еще быстрее припустил. Бегун из меня, сами видите, какой – вес не позволяет. Не догнал, короче, но успел лицо рассмотреть. Запомнил. Ну, вернулся к мастерской. А там – витрина вдребезги, и трубадуров моих словно ветром сдуло. Позвонил в милицию. Приехали, составили протокол, даже овчарку привели. Но куда там – его и след простыл... Эх; знать бы мне, кто этот подлец! У нас в Красино вроде таких не водится. Люди все на виду. Если б свой украл – давно наружу вышло, да и лица подходящего во всем поселке нет.

– Чем же особенное лицо у него было?

– Разве расскажешь. Обычное лицо, просто запомнилось. Ух, бандюга!

– Как же вы его разглядели?

– Он, гад, оглядывался, когда убегал от меня. – Лицо Перевозкина раскраснелось от волнения. – А на улице фонари горели. Ведь, чуть не догнал его, с полметра оставалось. Обидно!

– Ну, хорошо, а если бы увидели его сейчас – узнали бы?

– Из тысячи бы узнал!

3

– Очень он за часы свои переживал, Владимир Николаевич, – закончил свой рассказ Сотниченко.

– Придется еще немного потерпеть.

Я привел в порядок план следственных и оперативно-розыскных действий, уточнил задание каждому и отпустил помощников.

За окном светило солнце, небо было ярко-голубым, без единого облачка. Хорошо бы выйти, подышать свежим воздухом, но были еще дела и здесь, в милиции, и в прокуратуре.

Освободился только через полтора часа. Надо было ехать на художественный комбинат, где работал Юрий Вышемирский, но прежде я решил побывать на улице Доватора. Не знаю, что тянуло меня туда, но предчувствие, что поездка не окажется напрасной, не обмануло – на конечной остановке автобуса внутри павильона на скамеечке сидел Олег Станиславович. Увидев меня, он заулыбался, закивал головой и показал на место рядом с собой.

– Владимир Николаевич, дорогой, как хорошо, что я вас встретил. – Он сделал слабую попытку подняться навстречу. – Вот, приехал специально, чтобы узнать, откуда тронется похоронная процессия: из дома или из больницы. У меня нет вашего телефона, ни позвонить, ни спросить не у кого. Пришлось отпрашиваться на работе. И вот досада: вышел из автобуса – сердце схватило. Прижало, знаете ли, и не отпускает.

– Может быть, «Скорую» вызвать?

– Нет-нет, благодарю. – Маркин прижал руку к груди. – Пустяки. Сейчас пройдет.

– Какое же у вас горе, Олег Станиславович? – спросил я, присаживаясь рядом.

– Горе? – удивился он.

– Сердце бьется ровно до тех пор, пока в голове не поселится горе, – напомнил я. – Ваш афоризм.

– Ах, да, – он слабо улыбнулся. – Возраст, знаете ли, такой, что малейшее волнение мгновенно сказывается.

– Понимаю, – посочувствовал я.

– Смерть человека, которого знал много лет, всегда несет с собой массу отрицательных эмоций. – Маркин оставался верным себе: безупречные обороты речи были его слабостью. – А как ваше самочувствие? Судя по детективной литературе, у вас беспокойная работа.

– Спасибо, на здоровье не жалуюсь.

– А юный наследник? Не нашелся?

– Пока нет.

Мне захотелось нарушить идиллический строй нашего разговора и придать ему хоть какой-то смысл.

– Зачем же вы обманули меня в прошлый раз, Олег Станиславович? – спросил я.

– Я? Вас? – Он даже отодвинулся, чтобы лучше рассмотреть выражение моего лица: не шучу ли. – Владимир Николаевич, как можно?! Ни сном, ни духом, поверьте!