Мальчик на качелях - [24]

– Просто интересно: он что, так и живет под землей?

– Неостроумно.

В это время снизу послышались голоса: на втором этаже бывшего пожарного депо начались занятия хорового кружка. После короткой паузы раздался высокий, чистый голос маленького певца:

Летите, голуби, летите,

Для вас нигде преграды нет...

Звуки плыли над землей, уносились вверх и растворялись в теплом неподвижном воздухе.

– Слышите! – Головня театрально взмахнул руками. – Слышите! Не хочу никаких споров! Свобода! Птичьи и детские голоса! Одиночество! Вот все, что мне нужно!

Он взъерошил волосы, отчего они разлетелись длинными путаными прядями, вскочил на ноги и взвыл, задрав голову к небу:

– Смысл, в чем смысл нашего бренного существования?.. Для чего мы пришли в этот мир?..

Голос певца смолк. Стало слышно, как прыгает в своей клетке щегол: «Трунк-трунк. Трунк-трунк. Трунк-трунк...»

Головня снова опустился в шезлонг, под свою пыльную настольную лампу, и обхватил ладонями голову. Мне показалось, что и сам он и вся его сторожевая вышка находятся в огромном черном ящике. Меня вряд ли он видел: я стоял вне освещенного лампой пространства. Вокруг было темно и пусто.

Так вот оно какое, одиночество, к которому он так стремится. На секунду я представил себя на его месте, и мне, честно говоря, стало жутковато.

Не попрощавшись, я стал спускаться на землю.

Глава 4 Среда, 26 сентября

1

Накануне мы с Зиной вернулись поздно. Стараясь не разбудить дочь, я перебрался на кухню и долго еще перечитывал рассказы Юрия. Спать лег, когда стрелки перевалили далеко за двенадцать.

А под утро мне снился сон. Мы с женой сидим на лавочке в парке, а вокруг, как водится в приличных снах, творилось что-то малообъяснимое: светило солнце, но было темно, из ничего возникали и исчезали в никуда люди. Призраки не призраки, а так, знакомые лица. Мимо по аллее спешил куда-то Сергей Сергеевич Черпаков. Следом вразвалку, с отсутствующим выражением, прошествовал Корякин. Олег Станиславович Маркин шел под руку с уборщицей из института. Они о чем-то оживленно беседовали, время от времени кивая вверх. Я поднял глаза и увидел планирующего над нашими головами Леонида Осиповича. Он самозабвенно хохотал, схватившись за бока, и почему-то был одет в козлиную шкуру, вылитый Робинзон Крузо. За плечами его плавно двигались большие, сколоченные из досок крылья. Я сразу догадался, что смастерил их Корякин. Только собрался объяснить это Зине, как рядом с нами неожиданно оказался Андрей. «Ты неправ», – зачем-то сказал я, но он слышал это или делал вид, что не слышит. Раскрыв портфель, начал вытаскивать из него картины Юрия Вышемирского. Я узнал Медузу Горгону, охотников на лис. «Ты забыл про них, Володя, – сказал Андрей, – а ведь Юрий писал только своих одноклассников. Посмотри: это вот Щелчок, это девушка с длинными волосами, а это Мендозо. Жалко, у меня нет времени, я бы доказал...» «Умный ты мужик, Андрей, а занимаешься ерундой», – хотел сказать я, но к нам подошел Маркин. «Сегодня похороны Ивана Матвеевича – вы не забыли? – заговорщически зашептал он мне на ухо. – Я принесу букет желтых роз, а Юрий, знаете ли, обязан проводить отца в последний путь». В это время Головня начал пикировать вниз. Сквозь его демонический хохот послышался чей-то голос: «Он обязательно придет». Кто говорит, я посмотреть не успел. Разбудил телефонный звонок. Пока поднимался с постели, трубку на том конце провода повесили, и звонки прекратились. Это было похоже на продолжение сна: и там и здесь я умудрился что-то упустить.

В квартире пусто. Минут десять, как успел отзвонить будильник, а я даже не слышал. Зина ушла на работу, дочь – в школу. Пора было собираться и мне.

Пока я брился, приводил себя в порядок, голова была занята перевариванием зрелища, которое подбросило мне подсознание. Как там у Гойи в «Капричос»? Сон разума рождает чудовищ. Это точно.

Зато в кухне во время завтрака появилась вполне здравая мысль: если кто-то из знакомых Юрия знает и скрывает от нас место, где он находится, о дне похорон отца по всем человеческим законам он ему должен сообщить. Значит, есть надежда, что сегодня Юрий появится в поле нашего зрения.

С этой мыслью я откусил первый кусок хлеба с маслом.

2

На коротком утреннем совещании оба мои помощника доложили о проделанной работе. Оказалось, утром домой ко мне звонил Сотниченко. Ему не терпелось рассказать о результатах встречи с Федором Перевозкиным.

Тот оказался крупным румяным мужчиной с рыжими во все щеки бакенбардами. Работал часовщиком.

– Меня, считай, все Красино знает, – сказал он инспектору. – У нас всего-то одна мастерская, а я первый часовщик.

Каминные часы он опознал сразу. И по стертой надписи, и по стрелкам, и даже по номеру, выбитому на внутренней крышке. Как он запомнил многозначное число, осталось тайной, но факт остается фактом: Перевозкин его назвал.

– Часики! Мои часики! – вскрикнул он высоким, почти женским голосом. – Это же они, мои трубадуры! Мои фирменные часы с трубадурами! Два года их ищу. Все-таки есть справедливость на белом свете.

Он любовно смотрел на круглый циферблат, украшенный тонким узором стрелки, бугристый корпус из желтого металла и на двух архангелов, которые, раздув щеки, беззвучно и, наверное, не один десяток лет трубили в свои изящные трубы. Это их мало смысливший в ангельских чинах и странствующих лириках Федор Перевозкин называл трубадурами.