Мальчик на главную роль - [23]
К счастью, характер у нашего шофёра был отходчивый, обид он не хранил и во время следующей поездки был словоохотлив и обращался с вами как со слушателем, которого ему давно не хватало.
И в этот раз в рассказы Михаила Ивановича вкрапливались, мягко говоря, неточности. Но я не вмешивался, молчал, отмечая неточности про себя и воспринимая их как новые подробности, ускользавшие раньше от внимания в старом, хорошо знакомом фильме.
А уж Алёша, разумеется, слушал Михаила Ивановича с раскрытым ртом.
— Так вот, этот Пётр Тимошин знаменитый был трюкач и, как человек отчаянный, должен был однажды на съёмке в реку Фонтанку с ходу, вместе с лошадью, кувырнуться. Он своё дело знал, и для него в реку кувырнуться — что нам с тобой через дорогу перейти. И всё бы хорошо, не случись тут инженер, который безопасность обеспечивает. Он сам, конечно, никогда в реку не кувыркался, для него это было дело новое, а отвечать ему надо. За Петра Тимошина он, конечно, не так опасался, как за лошадь. Потому как лошадь хотя и не потонет, а поплыть может не туда, пешеходов распугает и вызовет на берегах большую панику. Во избежание паники он, значит, на ногу лошади и накидывает леску. Пётр Тимошин сопротивляется, конечно, за лошадь ручается, но, между прочим, этот инженер тоже свою власть имеет и властью своей лошадь привязывает. «Я, говорит, буду её к берегу тянуть». Бросились они, значит, как полагается по фильму, а леска-то возьми и на горле каскадёра и захлестнись. Тот, значит, сознание вмиг утратил и ко дну! Вытащили, конечно. И его и лошадь. Его ко мне в машину привели коньяком отпаивать. А лошадь без седока галопом вдаль Фонтанки. Еле поймали. К счастью, всё обошлось, но случай такой, однако, был.
В конюшне нас обдало теплом и горьковатым запахом лошадиного пота. В деннике стоял наш конь.
Лошадь действительно была хороша: белая, с узко поставленными передними ногами. Задние стояли широко и прямо. Она косила на нас глазом с ленивым любопытством.
— Хороший конь. Тамерланом зовут! — сказал кто-то за нашей спиной.
Мы оглянулись. Молодой человек в расклёшенных джинсах, в куртке с иностранными заплатками, подошёл к нам с видом хозяина. Михаил Иванович насупился и спросил с достоинством:
— А вы, простите, кто будете?
— Матвей Лихобаба, — представился парень. — Коновод.
— А мы со студии, — сказал Михаил Иванович, — кино снимаем.
Слово «кино» подействовало магически.
— Слышал, слышал! Нашего Тамерлана очень хорошо в кино снимать, он послушный, хороший конь…
Алёша между тем не слышал, кажется, никаких разговоров. Он не отрываясь смотрел на Тамерлана, на его высокие ноги, длинную шею и белую гриву, зачёсанную на одну сторону. Я наклонился к мальчику:
— Нравится?
— Да!
Подошёл тренер, невысокий плотный человек в сапогах и галифе. Михаил Иванович поздоровался с ним, как со старым знакомым.
— Ну что? — спросил тренер Алёшу. — Спортивный костюм купил?
— Нет ещё.
— Без костюма на занятия не пущу. Я тебе когда назначил?
— Завтра. С утра.
— В школе отпустят?
— Да.
— Не опаздывай. И чтобы костюм непременно был. Ясно?
Алёша вдруг помрачнел. Пока мы разговаривали с тренером, прощались и выходили из денника, он не произнёс ни слова, будто его подменили. Лишь в машине он начал отходить.
— Когда же ты успеешь костюм купить? — спросил я.
Мальчик пожал плечами. На днях отец его получил на студии зарплату, но от неё, как я уже понял, ничего не осталось. Хорошо ещё, что мы догадались купить Алёше абонемент в нашу столовую.
— У нас есть ещё полчаса, — сказал я Алёше. — Давай заедем в магазин и купим тебе костюм.
— Нет, — упрямо замотал головой Алёша.
— Чего нет-то? — вмешался Михаил Иванович. — Чего там нет!
У спортивного магазина Михаил Иванович притормозил.
— Вылезай! — сказал я Алёше.
Но тот будто примёрз к сиденью.
— Не пойду!
Тогда я открыл дверцу и, крепко взяв Алёшу за руку, вытащил его на улицу. Только потом я понял, что этого не надо было делать. Я показал Алёшу продавщице, и та завернула нам темно-синий спортивный костюм. В машину Алёша вернулся подавленный. Он не разговаривал со мной, отмалчивался и потом, на съёмке. Глазов не узнавал его и приставал ко мне с вопросом:
— Что с парнем?
Наш совместный обед, когда мы втроём — Глазов, я и Алёша — сидели за столом, не расшевелил мальчика. Говорили мы с Глазовым. Алёша угрюмо молчал. Я чувствовал, что больше всего Алёше хочется бросить всё и удрать со студии, и чувство вины пробуждалось во мне. Чёрт меня догадал потащиться в магазин!
Глава семнадцатая, в которой прекрасно уживаются лошадь, козёл и ишачок
Лошади — это ещё не всё. В клубе не одни только лошади. Иду я через двор, а мне навстречу что-то мохнатое с тупыми, злобными глазами. Никогда такого не видел. Может, зубр? Или як? На всякий случай не тороплюсь, иду нормальным шагом. А Николай Фёдорович, мой тренер, мне вдогонку кричит:
— Козла не бойся! Он только на женщин бросается.
Зубр козлом оказался. Он за верёвку привязан, но на верёвку никакого внимания. Будто это я на верёвке, а не он.
А зачем козла держат? Для запаха. Он своей вонью ласок отпугивает. А ласки у лошадей гривы грызут. Так что козёл не зря такой важный. Зовут его Иван Иваныч. Крикнешь: «Иван Иваныч, морковку дать?» — он уставится, будто не верит, что у тебя правда морковка. Его один тренер из деревни привёз. В отпуск ездил к себе в деревню и в авоське привёз. Он тогда маленький был, а теперь вымахал с ишачка.
