Мальчик, которого стерли - [84]

— Ты уверен, что на самом деле искал ответ в своем сердце? — спросил я. — Что, если ты ошибаешься?

— О Господи, — сказал Калеб. — Все хорошие всегда полоумные.

— Я просто спросил.

— Мое сердце не отделено от меня как такового. — Он затянулся еще раз. — Просто это я. Я весь, целиком. Видишь? — Он восхищал меня в эту минуту, весь целиком, его спина склонялась над столом, как знак вопроса, против оранжевого солнца. — Зачем Бог дал бы мне столько чувств, если бы не хотел, чтобы я их чувствовал? Зачем Богу быть таким занудой?

— Мне пора идти, — сказал я, вставая. Слова Калеба гудели в моих ушах. Мне так отчаянно хотелось поверить ему, но я боялся того, что могло случиться после этого.

— И что? Опоздаешь.

Несмотря на мою отвагу, оставшуюся с прошлого вечера, я все еще был студентом строгих правил. Мне была ненавистна мысль о том, чтобы опоздать на занятия, чтобы профессор начал спрашивать моих однокурсников, где я. У нас на курсе поэзии было всего десять студентов, и мое отсутствие в мастерской, разумеется, было бы заметным.

— Оставайся, — сказал Калеб. — Ничему тебя там не научат. Ты сможешь написать стихи прямо здесь.

Я подумал, что, если не уйду сейчас же, могу не уйти никогда. Дым тянулся скрюченными пальцами к моему горлу, захватывая меня.

— Что? — спросил Калеб, выпуская еще клуб дыма и качая головой при виде того, как я корчился внутри своей кожи.

Не мне было его обращать. Я уже был потерян.

СРЕДА, 16 ИЮНЯ 2004 ГОДА

От этого дня не осталось фотографий. Ни от одного из этих дней не осталось фотографий. Год моей жизни пропал, не отразившись в документах. Мы с мамой шутим, что в этом году нас похищали инопланетяне. Это был год, когда наши тела были выхвачены отсюда. Но вот в чем правда: даже в то время, когда все это происходило, мы знали, что никогда не захотим оглянуться назад.

С фотографией было бы легче. Была бы фотография, и я мог бы читать между провалами в памяти, видеть в экс-гейской улыбке этого мальчика проявление той боли, которую он чувствовал. А так есть фотографии только «до» и «после»: щекастый мальчуган в тесном поло от Томми Хилфигера и широких джинсах, а за ним — изможденный Человек из подполья в футболке «Легенды о Зельде». Я даже не могу понять: узнал бы я парня, который существовал в промежутке между этими двумя фото?

* * *

Вот инструкции Смида в мое восьмое утро в «Любви в действии» о том, как снова ухватить подавленные воспоминания:

— Если вы растерялись, начните с маленького кусочка своей жизни. Попытайтесь связать этот кусочек вашей жизни с жизнью вашего отца. Найдите момент, когда для вас обоих все изменилось. Иногда секунда — это все, что требуется.

Наша группа сидела, как обычно, полукругом в главной комнате. Пахло подгоревшим кофе и карандашными опилками, нервно стучали ластики по страницам наших рабочих тетрадей. Где-то вдали тикали часы — я никогда не замечал их раньше.

— Я хочу, чтобы вы сосредоточились, — сказал Смид. — Вернитесь мыслями к важному моменту.

Я сидел напротив Дж., который старался не смотреть на меня. Эту тактику, казалось, мы оба приняли не сговариваясь: сохранять дистанцию между нами по меньшей мере на полдня каждый день во время пребывания в ЛВД. Консультанты ставили меня под подозрение все больше и больше. Когда этим утром я прибыл, Косби завел меня в свой кабинет, чтобы спросить, не нужно ли мне что-нибудь ему рассказать. Он указал на стул рядом с его столом, но я оставался стоять, качая головой, пытаясь быть непринужденным, насколько возможно.

— Нет, — сказал я. — Пребывание здесь — это долгий путь. Бывают дни лучше, чем другие.

— Ты все еще молишься?

«Гусиные лапки» подмигивали из уголков его глаз.

— Все время, — солгал я. На самом деле я даже не пытался молиться уже два дня, с тех пор, как мы с мамой ходили в «Peabody», где я на мгновение почувствовал, каково это — жить другой жизнью. «Хотел бы я, чтобы мы могли остаться здесь сегодня ночью», — сказал я, глядя, как зыбкий свет свечей играет с автозагаром на лице моей матери, странный ореховый цвет, который преображался в золото в этой большой элегантной комнате: алхимический трюк со светом. Я хотел бы остаться здесь и никогда не уходить. «Я тоже», — сказала мама.

— Хорошо, — сказал Косби, провожая меня к двери своего кабинета, рука его коротким движением притронулась к пространству между моими лопатками. — Тебе придется быть бдительным как никогда. Бог позволяет мне видеть в тебе что-то прямо сейчас. Что-то непокорное. Я не уверен, что даже ты сам способен это увидеть.

Мой взгляд упал на ковер, на сияющие черные спортивные тапочки Косби, шнурки завязаны твердыми иксами. В первый раз я заметил, какие у него маленькие ноги. Эта подробность — то, что он так невелик — на время придала мне сил.

— Я никогда еще не трудился так усердно, — сказал я. Это не было ложью.

* * *

Смид стоял передо мной. Он крепко сжал ладони вместе.

— Закройте глаза, если вам это нужно, — сказал он. — Дьявол хочет оставить эти воспоминания подавленными. Дьявол хочет, чтобы вы запутались. Но мы не собираемся допускать, чтобы здесь и сегодня победил Сатана.

Я не закрывал глаза, глядя на то, как Смид глядел на других пациентов. Он был в своей белой немнущейся рубашке, одна кнопка расстегнута, внизу маленький клочок тонкой белой футболки, а под ней — бледная персиковая грудь. Такие трещины в фундаменте были везде, куда ни посмотришь, если уметь их искать.