Мальчик, которого стерли - [71]
Я все еще стою в коридоре, глядя, как рождественские огни танцуют снаружи на мерзлом озере. Где-то играет Нэт Кинг Коул. Я помню, как Доминика говорила мне, что ей ненавистен Нэт Кинг Коул. «Этот голос такой безжизненный», — говорила она, хотя я не согласен. Я думаю, как Чарльз и Доминика все каникулы распевают песни в окрестностях своего дома, так непохожих на окрестности моего дома. Чарльз однажды рассказал мне, как шальная пуля пробила дыру в стене их дома, чуть не попав туда, где он сидел на диване. Еще дюйм, и Чарльз мог не дожить до того, чтобы рассказать мне эту историю. Я думаю о его мучениях, о том, через что он прошел, и откуда он пришел, и где он находится сейчас, когда так прекрасно поет в укромном театре колледжа. И, прежде чем я могу остановиться, я ощущаю, как мне повезло, что в эту минуту я жив, я в тепле и счастлив, среди своих родных, которые, несмотря на то, как неуклюже они обращались со мной, узнав о моем несчастье, несмотря на то, что они обращались со мной, будто с ненужной чашкой из фамильного фарфора, все еще представляют собой часть меня, все еще разделяют со мной ту теплую кровь, которая пульсирует у меня по венам, когда я иду босиком по коридору, и волна их голосов сейчас у меня за спиной, милый приглушенный ритм с неразличимыми словами, а не с теми словами гнева, отвращения, жалости или любви, которые, как мне представляется, застряли у них в горле, и я медленно, нога за ногу, делаю шаги от золотого света к блестящему озеру, и я могу поклясться, что все это слишком прекрасно для одной жизни, что я мог бы расколоться на множество мелких версий себя самого, чтобы оценить множество ароматов этой минуты, я знаю, что эти чувства могут покинуть меня, как только я схожу к доктору, и думаю: как я могу когда-нибудь расплатиться за этот дар? Как я могу когда-нибудь расплатиться с этими людьми, и с Богом, которого чтят эти люди, с Богом, которого, кажется, все еще продолжаю чтить я?
Собака Дэйзи трется об мою ногу и сопит. Она смотрит на меня снизу вверх, глаза ее слезятся. Ее неприкрытое доверие — это уже слишком. Я отвожу взгляд, благодарный за то, что ощущаю ее рядом в темноте, когда все эти огни позади нас, будто свет готов поддержать нас двоих прямо в этом окне, вытащить в ночное небо над озером. Как я могу сказать «нет» всему этому? Я размышляю. Такое множество людей привело меня к этой минуте, и я доверял им. Разве не могут ожидать впереди еще лучшие минуты, если только я снова доверюсь им?
Наступает вторник, и я не иду к доктору Джули. «Что-то случилось», — говорит мама. Больше ничего. Я в таком же смятении, как и всегда. Я задаюсь вопросом: может быть, мои родители потеряли надежду, может быть, вся эта сила выдыхается? Мы с мамой проводим неделю без разговоров. Молчание тревожит меня.
И лишь через несколько месяцев я осознаю, как серьезен договор, который я заключил с собой той рождественской ночью в кругу семьи. Лишь через несколько месяцев, просидев несколько часов на холодной каменной скамейке в саду перед гуманитарным колледжем, пройдя в оцепенении по дорожке к озеру и глядя на свой темный силуэт в тихой воде, когда весь этот лунный свет сияет в спину, и моя студенческая жизнь упакована в квадратные коробки за спиной, я начинаю осознавать, насколько далеко я зайду. Я возьму этот тощий костяк и подвергну его крещению в ледяной воде, и я пойду назад в мокрой одежде, коченея, но чувствуя себя более живым, чем когда-либо, и когда мое истощенное тело будет согреваться под обжигающим потоком душа, глаза будут прикованы к капле воды, стекающей по головке душа, я, стуча зубами, начну бормотать самую простую молитву Великому Исцелителю: Господи, сделай меня чистым.
Выйдя из душа, я найду сотовый и пошлю матери СМС, пробуждая ее от сна. «Я готов, — напишу я. — Доктор Джули».
Меньше недели прошло после того, как я смотрел «Страсти» с Чарльзом и Доминикой. Мы с мамой сидели в приемном кабинете доктора Джули.
— Эта картина висит в кабинете почти у каждого доктора, — сказала мама. — Хорошая картина.
Казалось, она никак не могла перестать говорить.
— Да?
Картина была репродукцией знаменитой картины Роквелла[19] в стиле фотореализма: маленький мальчик приспускает штанишки перед безымянным доктором в белом халате, позади сквозь закрытые шторы сочится свет. Жест мальчика кажется таким простым, частицей того розового прошлого, которое так талантливо умел изображать Роквелл: минута страха перед самым облегчением, тем сентиментальнее, что боль — это такая мелочь, ведь совсем не из-за чего беспокоиться, правда же, и этот ребенок скоро все поймет, только еще несколько раз надо будет прийти в кабинет к доктору. Страх мальчика — тот, что большинство людей преодолевают в далеком детстве, и в нем так много смешного, которое взрослые часто находят в детях; страх мальчика видится тривиальным, всего лишь фазой, которую надо перерасти: один укольчик, и все пройдет.
— Интересно, скоро уже будет доктор Джули? — спросила мама.
— Она скоро будет здесь, — тупо сказал я. — Она всегда занята.
Больше нечего было сказать.
Доктор Джули действительно всегда казалась занятой — листала карты, сверялась с медицинскими записями, выписывала лекарства на квадратных листочках бумаги и эффектно, с достоинством отрывала их от клеевого позвоночника — но мне всегда казалось, что ей не слишком по душе эта часть работы, а больше по душе общество пациентов.
Гаррарду Конли было девятнадцать, когда по настоянию родителей ему пришлось пройти конверсионную терапию, основанную на библейском учении, которая обещала «исцелить» его сексуальную ориентацию. Будучи сыном баптистского священника из глубинки Арканзаса, славящимся своими консервативными взглядами, Гаррард быт вынужден преодолеть огромный путь, чтобы принять свою гомосексуальность и обрести себя. В 2018 году по его мемуарам вышел художественный фильм «Стертая личность» с Николь Кидман, Расселом Кроу и Лукасом Хеджесом в главных ролях.
Наиболее полная на сегодняшний день биография знаменитого генерального секретаря Коминтерна, деятеля болгарского и международного коммунистического и рабочего движения, национального лидера послевоенной Болгарии Георгия Димитрова (1882–1949). Для воссоздания жизненного пути героя автор использовал обширный корпус документальных источников, научных исследований и ранее недоступных архивных материалов, в том числе его не публиковавшийся на русском языке дневник (1933–1949). В биографии Димитрова оставили глубокий и драматичный отпечаток крупнейшие события и явления первой половины XX века — войны, революции, массовые народные движения, победа социализма в СССР, борьба с фашизмом, новаторские социальные проекты, раздел мира на сферы влияния.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.