Мальчик, которого стерли - [4]

Время занятий — с девяти до пяти. Вечером, ночью и ранним утром я должен был находиться с матерью в гостинице «Hampton» неподалеку, покидая номер лишь в случае необходимости. Предполагалось, что большую часть свободного времени в номере я должен был проводить за домашним заданием на следующий день. Расписание, которое вручил мне администратор на стойке регистрации, было вполне недвусмысленным: каждый час учтен и окружен черной рамочкой, слова «тихий отдых», «занятия» и «консультации» написаны заглавными буквами.

Администратор вручил мне толстую рабочую тетрадь ЛВД и папку. Я открыл тетрадь, хрустнув ее пластиковым позвоночником, и меня приветствовало черно-белое приглашение с моим именем, напечатанным крупными буквами. Под моим именем — несколько стихов из Библии, Псалтирь, 32:5–6, написанные обычным современным языком, не тем церемонным, из молитвенника короля Иакова, на котором я вырос.

«Я наконец признал все свои грехи перед Тобой и больше не пытался скрыть их. Я сказал себе: Я исповедаюсь в них Господу; и Ты простил меня! Вся моя вина ушла».

Я пролистывал страницы, мама заглядывала через плечо. Я хотел закрыть эту книгу в ту же минуту, как только увидел глупые опечатки и шаблонные рисунки. Я хотел, чтобы мама как можно лучше думала об этом месте, прежде чем уйдет — не потому, что я собирался оправдывать плохое оформление рабочей тетради, но мне хотелось, чтобы все это прошло как можно быстрее, без ее чересчур вежливых расспросов. Если бы она начала задавать вопросы о дизайне тетради и о Библии, изложенной обычным языком, она могла начать задавать вопросы об их квалификации, о том, зачем мы вообще сюда попали, и я знал, что от этого стало бы только хуже. Вопросы лишь продлевали мучительность этих минут, и они почти всегда оставались без ответа. Я перестал задавать вопросы о том, как я оказался в этой ситуации, перестал выискивать другие ответы, другие реальности, другие семьи или тела, в которых я мог бы родиться. Каждый раз я осознавал, что никаких других альтернатив нет, и от вопросов чувствуешь себя только хуже. Теперь я был готов принимать все, как есть.

— Позвони мне, если что-нибудь понадобится, — сказала мама, сжимая мое плечо. Светлые волосы и тяжелая синяя тушь, синие глаза и топик с неувядающим цветочным принтом: цветное пятно в этом тусклом месте.

— Извините, мэм, — сказал администратор, — но нам придется забрать у него телефон, пока он здесь. — Соображения безопасности. — Мы сообщим вам, если всплывет что-нибудь важное.

— Вы считаете, что это необходимо?

Беседа матери с администратором завершилась:

— Это правила, мэм. Это в его интересах, — и потом она попрощалась, сказала, что уезжает, чтобы зарегистрироваться в отеле, и что она вернется, чтобы забрать меня ровно в пять. Она обняла меня, и я смотрел, как она уходит: голова высоко поднята, плечи расправлены, стеклянные двойные двери захлопываются за ней, слышится вздох дверных доводчиков. Я уже видел ее такой, в тот год, когда умерли мои бабушка и дедушка. Она провела меня через этот год, приглашала меня жестом к себе на диван, пока волны посетителей вливались и выливались через нашу гостиную, принося с собой запеканки и корзинки, заполненные глазированными пирожными. Она запускала пальцы в мои волосы и шептала, что смерть — это стадия на пути, что и дедушка, и бабушка прожили счастливую жизнь. Я задавался вопросом, чувствовала ли она себя так же сейчас, думала ли она, что ЛВД — это стадия необходимого пути, хотя и трудного, который легче будет принять, зная, что это часть Божьего плана.

— Давайте вас зарегистрируем, — сказал администратор.

Я последовал за ним в другую комнату, тоже с белыми стенами и пустую, где у стола стоял белобрысый парень, который сказал, чтобы я вынул все из карманов. Этот парень был едва ли старше меня, может быть, лет двадцати, и по его авторитетному виду я решил, что он пробыл здесь немало времени. Он был красивым, в «твинковском» духе: гибкий, высокий и угловатый, хотя не из тех, какие мне нравились. Опять же, я и не знал, какие мне по-настоящему нравились.

Ночами, когда я позволял себя просматривать в интернете картинки мужчин в нижнем белье, я мог спуститься лишь на половину страницы, пиксели сплетались, нить за нитью, в замедленный стриптиз, пока я не чувствовал потребность выйти из браузера, попытаться забыть, что я увидел, ноутбук казался слишком горячим на коленях. Были, конечно, мгновения, намеки на привлекательность, которые возникали в моих случайных фантазиях — то подтянутый бицепс, то острые ключицы в форме буквы V, коллаж различного рода ямочек под рядами орлиных носов — но картина никогда не была полной.

Белобрысый ждал, постукивая указательным пальцем по складному столику между нами. Я залез в карманы и вынул мобильный телефон, черную «Моторолу RAZR», маленький экран вдруг осветился, показывая картинку нашего озера, обязательного во всяком колледже уголка природы: несколько кленов, сгрудившихся вокруг его стеклянной поверхности. Белобрысый поморщился при виде картинки, будто нечто извращенное маячило за этим мирным пейзажем.