Мальчик, которого стерли - [2]
Когда я сидел с ним наедине в его кабинете, всего несколько часов назад, я видел совсем другого человека: более доброго, слегка дурашливого Смида, классного клоуна средних лет, который готов был прибегнуть к любым выходкам, чтобы заставить меня улыбнуться. Он обращался со мной как с ребенком, и я расслабился, приняв эту роль, мне ведь и было тогда девятнадцать лет. Он сказал мне, что я пришел туда, куда нужно, что «Любовь в действии» исцелит меня, поднимет меня от греховности к свету славы Божией. Его кабинет казался достаточно светлым, чтобы придать его заявлениям конкретную форму: голые стены, не считая газетных вырезок или стихов из Библии в рамках. За окном был пустой участок земли, редкий в этих пригородных микрорайонах — неухоженная масса травы, усыпанная неоновыми одуванчиками, и тысячи их головок к концу недели уже должны были разлететься вдоль всего шоссе.
— Мы пытаемся сочетать несколько моделей лечения, — уверял меня Смид, поворачиваясь в кресле на колесиках лицом к окну. Оранжевое солнце взбиралось вверх по задней стороне выбеленных зданий, смутно различимых вдали. Я ждал, когда солнечный свет прольется через них, но чем дольше я ждал, тем, казалось, больше времени на это требовалось. Я задавался вопросом, будет ли время в этом месте течь точно так же: минуты — как часы, часы — как дни, дни — как недели.
— Вступив в группу, ты попадаешь на путь к выздоровлению, — сказал Смид. — Самое важное, что следует помнить — держать свой дух открытым.
Я был здесь по собственному выбору, несмотря на возрастающий скептицизм, несмотря на тайное желание бежать от стыда, который я чувствовал с тех пор, когда мои родители обнаружили, что я гей. Я слишком много вложил в свою текущую жизнь, чтобы можно было оставить ее за спиной: в свою семью и во все более размытого Бога, которого я узнал с тех пор, как начал ходить.
Господи, — молился я, выходя из кабинета и пробираясь к главному залу вдоль узкого коридора, где лампы дневного света мерцали за металлическими решетками, — я больше не знаю, кто Ты, но, пожалуйста, даруй мне мудрость, чтобы пережить это.
Через несколько часов, сидя в середине кружка Смида, я ждал, когда Бог присоединится ко мне.
— Вы не лучше и не хуже любого другого грешника в этом мире, — сказал Смид. Руки его были сложены за спиной, все тело напряжено, будто он был привязан к невидимой доске. — Бог видит всякий грех в одном и том же свете.
Я кивал вместе с другими. Жаргон экс-геев теперь был мне знаком, хотя в первый раз я был шокирован, читая сайт учреждения, впервые узнавая, что гомосексуальность, на которую я большую часть жизни пытался не обращать внимания, способна «выйти из-под контроля», что я могу кончить связью с чьей-нибудь собакой, если не исцелю себя. Хотя задним числом эта мысль кажется нелепой, у меня мало что было, кроме нее. Я был все еще достаточно молод, чтобы опыт с другими мужчинами был чисто мимолетным. До колледжа я встречал только одного открытого гея, маминого парикмахера, из «медведей», который большую часть времени соответствовал, как мне казалось, стереотипам: делал комплименты моей внешности, сплетничал о других работниках, обсуждал планы на свою следующую фантастическую рождественскую вечеринку — его незапятнанная белая борода была словно создана для роли Грязного Санты. Остальным своим взглядам, довольно ханжеским, я выучился посредством пантомимы: вялые руки и манерная походка глумящихся прихожан; фразы, выделявшиеся из естественной речи подчеркнутой ритмичностью — «о-о, ну это ты зря-я»; церковные петиции, которые нужно было подписывать, чтобы держать нашу страну в безопасности от «извращенцев». Проблеск неонового спандекса, шорох боа с перьями, крепкая задница, виляющая на камеру: то, что мне удавалось увидеть по телевизору, казалось лишь дальнейшим доказательством того, что быть геем — это уродство, неестественность.
— Вам нужно понять одну очень важную вещь, — сказал Смид, голос его был так близко, что я слышал, как он отдавался в моей грудной клетке. — Вы используете сексуальный грех для того, чтобы заполнить в вашей жизни пустоту, которая образовалась на месте Бога.
Я был здесь. Никто не мог сказать, что я не стараюсь.
Главный зал был небольшим, освещенным лампами дневного света, с одной раздвижной дверью, открытой на веранду с бетонным полом, которая навевала мысли о солнечном ударе. Наша группа сидела на складных стульях с подушками у передней стены. На стенах позади нас висели ламинированные постеры «Двенадцать ступеней», которые обещали медленное, но верное исцеление. Не считая этих постеров, стены были в основном пустыми. Здесь не было ни распятий, ни картин со стадиями крестного пути. Здесь подобная иконография считалась идолопоклонством, наряду с астрологией, «Подземельями и драконами», восточными религиями, досками для спиритических сеансов, сатанизмом и йогой.
ЛВД занимала самую крайнюю позицию против светского мира по сравнению с любой из церквей, в которой я вырос, хотя образ мыслей преподавателей не был мне чуждым. Входившая в фундаменталистскую ветвь христианства, которая проходит под названием баптизма, конфессия моей семьи — миссионеры-баптисты — запрещала все, что было в силах отвлечь душу от прямого общения с Богом и Библией. Многие из других сотен конфессий, составлявших весь спектр баптизма, часто колебались в вопросе о том, что может быть и что не может быть разрешено пастве, и некоторые церкви принимали эти вопросы серьезнее других; такие вещи, как этичность танцев и подводные камни чтения, выходящего за пределы Библии, все еще подлежали обсуждению. «Гарри Поттер — не что иное, как искуситель детских душ», — однажды сказал проповедник-баптист, прибывший с визитом в церковь, куда ходила наша семья. Я не сомневался, что мои преподаватели в ЛВД также собирались избегать любого упоминания о Гарри Поттере, что время, проведенное в Хогвартсе, останется моим тайным удовольствием, и что я вступил в еще более серьезное соглашение с Господом, придя сюда: из моей жизни следовало исключить большинство всего, что происходило до ЛВД. Прежде чем я вступил в этот зал, мне сказали, что я должен отбросить все, кроме Библии и рабочей тетради.
Гаррарду Конли было девятнадцать, когда по настоянию родителей ему пришлось пройти конверсионную терапию, основанную на библейском учении, которая обещала «исцелить» его сексуальную ориентацию. Будучи сыном баптистского священника из глубинки Арканзаса, славящимся своими консервативными взглядами, Гаррард быт вынужден преодолеть огромный путь, чтобы принять свою гомосексуальность и обрести себя. В 2018 году по его мемуарам вышел художественный фильм «Стертая личность» с Николь Кидман, Расселом Кроу и Лукасом Хеджесом в главных ролях.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.