Мальчик А - [21]

Трое отцов вошли в церковь следом за гробом, который несли специальные носильщики из похоронного бюро. А шел в самом конце, В церкви были какие-то люди. Немного, но были. Наверное, с маминой новой работы, решил А. Новая работа, новая личность, новое имя, новый город, новая церковь, новая жизнь. Теперь у мамы действительно новая жизнь, если, конечно, ты во все это веришь.

Хор спел «Всех созданий, великих и малых». Он и сам был похож на какого-то странного зверя: многоногого и многоспинного белого зверя. Был будний день, в школах были занятия, так что хор состоял в основном из пенсионеров, впавших в маразм старичков и старушек, преисполненных религиозного рвения. А не помнил, чтобы его мама хотя бы интересовалась религией; но животных она любила, и ей всегда нравились старые сериалы про ветеринаров. Ему вспомнилось, как они с мамой сидели рядышком на диване перед телевизором. Страх перед новой неделей в школе всегда отравлял А воскресенья, и в то же время заставлял его наслаждаться каждой минутой, каждой секундой этих выходных дней. А теперь воскресений уже не осталось. Их сгребли в кучу и свалили в деревянный ящик с медными ручками.

А сидел в первом ряду, между отцом и Терри. Викарий поднялся на кафедру, с трудом преодолев три ступеньки, и тяжело сглотнул, прежде чем обратиться к собравшимся:

— Возлюбленные братья и сестры.

Этот священник, который не знал маму А, рассказывал о ней такое, чего не знал и сам А. Подробности из ее жизни до того, как родился А, и после того, как его посадили. Наверное, это папа сказал викарию, о чем ему следует говорить: о вещах, которые оставили свободное место — пустое пространство, — где должен был уместиться ребенок.

Распятый Иисус за спиной у викария тоже был сделан отчасти из пустого пространства. Как и сама церковь, он был модерновым, простым и строгим, и, наверное, стоил совсем недешево. Крест представлял собой две доски, прибитых друг к другу гвоздями; фигура Христа была сплетена из колючей проволоки. Как будто терновый венец покрыл все его тело. Было что-то действительно жуткое в этой зияющей пустоте между проволочными ребрами и ногами, словно сведенными судорогой; по сравнению с верхней половиной скульптуры ноги смотрелись какими-то недоделанными, как будто скульптору, когда он добрался до ног, уже так надоело его творение, что он поспешил поскорее закончить работу.

А сидел, засунув руки в пустые карманы брюк, и крутил пальцами нитки на краю размохрившейся дырки, которую обнаружил еще на суде. Эта дырка в кармане стала для него гарантией безопасности, как одеяльце, под которое прячется испуганный ребенок и верит, что с ним ничего не случится; его тогда охраняли со всех сторон, но это была именно что охрана, а не защита. В одном из отчетов, под конец первой недели, его описали как «индифферентного и заносчивого ребенка с большим самомнением». Адвокат А наверняка знал, что это не так, но он опасался, что язык жестов его подопечного может быть понят неправильно, и весь месяц, пока шло судебное разбирательство, А приходилось сидеть в суде, держа руки на коленях. Впрочем, судье было до фонаря.

Яма была глубокая. Шесть футов вверх — это мало, но шесть футов вниз — очень много. На дне была бурая лужа, и там копошился червяк, пытаясь выбраться из воды. А подумал, что, может быть, червяку и не стоит так напрягаться. Считается, что утонуть — это далее приятно. Если не сопротивляться.

Слез уже не было. Но лучше бы они были. Когда А плакал, боль не то чтобы забывалась, просто он меньше думал о боли.

Мама всегда говорила ему, что ей хочется, чтобы ее тело кремировали. А пепел развеяли над морем, с пирса в Хартпуле, где отец сделал ей предложение. Но когда мама узнала о своей болезни, она перестала об этом говорить. А решил, что она передумала. Но ему было так неприятно думать о том, что мама сгниет в земле. И что сквозь нее будут ползать какие-то червяки.

Носильщики опустили гроб в землю. «Природа не терпит пустоты», — сказала однажды мать, пропалывая цветочную клумбу. И стоя там, у могилы, А вдруг осознал, что мама заполняла в нем некую пустоту. Ту пустоту, которую отвергает даже природа. Которую, может быть, отвергают все, кроме матери.

Это было тяжелое чувство, и особенно — для ребенка. То же самое, но не так сильно, он испытал, когда отец убрал зеркало из прихожей. А всегда смотрелся в него, проходя мимо. И вовсе не для того, чтобы полюбоваться собой — любоваться там было особенно не на что, — а скорее, из любопытства: что в нем такого противного, что его все презирают? Когда зеркало сняли, он, наверное, еще с месяц по привычке поглядывал на то место, где оно было раньше, и каждый раз обмирал от страха. Глядя в зеркало, А искал подтверждения тому, что он есть, но теперь его взгляд натыкался на пустую стену, и это действительно было жутко. То же самое, только сильнее, он испытал и на маминых похоронах.

В последние несколько дней были морозы. В примятой траве еще виднелись следы гусениц миниатюрного экскаватора, который пришлось подогнать, чтобы вырыть могилу.

По указанию викария А и его отец взяли по горсти смерзшейся жесткой земли. Земляные комочки рассыпались по крышке гроба. Звук был похож на приглушенную барабанную дробь. Но ничего не случилось. Никакого волшебства, никаких магических трюков. И Пол Дениэлс