А как в Apple
Гнилое яблоко
За такое у них бы убили: на тротуаре валялись окурки, небрежно брошенные бычки, в которых еще оставалось на пять затяжек.
Его зовут Джек. Имя он выбрал сам. Очень немногие выбирают себе имена. Пытались многие — там, у них. Но это были ненастоящие имена: так, кликухи. Которые упорно не приживались. Джек выбрал имя из книги. Из «Большой книги имен для мальчиков». Неплохо для начала. Имя простое, но классное. Этим оно ему и понравилось. Джек — на все руки мастер, Джек — чертик из табакерки, Джек — червовый валет, тыквенный Джек — фонарь, Джек — славный парень, «Юнион Джек», Джек — первый шарик в игре в шары, Джек — истребитель великанов, и еще — Джек-верхолаз, и противоугонная система кар-джек, и воздушная кукуруза «Крекер Джек». Детство не отпускает его ни на шаг: ребенка, лишенного детства — и лишившего детства другого ребенка. Да, еще Джек-Потрошитель, но об этом он вспомнил уже потом.
Рядом с ним идет Терри. Как они уже ходили, наверное, тысячу раз. Вместе, бок о бок. Но всегда — только по коридорам, и никогда — чтобы снаружи, в этом новом мире без крыши и стен. Да, Терри рядом, но Джеку все равно боязно. Яркое солнце, синее небо — а его бьет озноб. Терри ему улыбается, и эта улыбка выдает волнение; он сам старается выглядеть радостным и спокойным. Может быть, это день Терри. Не его, а Терри. Терри ждал этой минуты пятнадцать лет, делал все, чтобы это случилось — чтобы Джек вышел на улицу, залитую светом солнца.
Терри знал Джека, когда его звали совсем другим именем. Терри знает его настоящее имя, которое дали ему папа с мамой. Имя, которое он сбросил, как змея — старую кожу. И теперь эта старая кожа осталась в папке с его досье, в шкафу, в кабинете, отделанном виниловой плиткой, в Солихалле. Терри познакомился с Джеком, когда того звали попросту А, первой буквой его имени. Мальчик А, как его называли в суде, чтобы отличать от второго мальчика, В. Который был другом, сообщником, подстрекателем и, может быть, даже возмездием Джека. Он уже мертв. Впрочем, это уже не имеет значения. Предположительно — самоубийство. Повесился в камере. «Туда ему и дорога», — написали в «Sun», и вся страна возликовала. Когда Джек об этом узнал, он вообще ничего не почувствовал. Только какое-то странное оцепенение. Теперь он остался единственным, кто знал, что именно произошло в тот день, но даже ему начинало казаться, что он знает все меньше и меньше — с каждым прожитым днем, с каждой прошедшей неделей. И еще он боялся, что его тоже «раскрыли», и даже подумывал о том, чтобы разыграть острый приступ жизнерадостного дебилизма и укрыться в отделении для психов.
Джек обут в новенькие, только что из коробки, ослепительно белые кроссовки. Подарок Терри. Они так классно пружинят, такие удобные, легкие. Терри говорит, что у его сына — точно такие же. Последний писк моды. Ну, не последний, конечно. Джек уже видел такие у новеньких, причем не из самых недавних новеньких. По они все равно ему нравятся. Они стали символом этого дня, его дня. Новые, светлые и воздушные. Именно так он себя и чувствует: светло, воздушно и очень по-новому. Вокруг столько пространства. В своих новеньких «найках» он может бежать, куда вздумается, и ничто его не остановит. Он мог бы запросто обогнать Терри. По возрасту Терри годится ему в отцы. Джек смотрит на Терри: седые бачки, похожие на завитки серого дыма, ласковый взгляд, карие глаза — точно под цвет его «Сьерры». Раньше Джек часто думал о том, как было бы здорово, если бы Терри действительно был его папой. Если бы Терри был его папой, этого никогда не случилось бы — того, что случилось. И он никогда бы не смог обогнать Терри, потому что он сразу остановился бы, если бы Терри его окликнул. Джек никогда бы не кинул Терри. Никогда в жизни.
— Как ощущения, сынок? — спрашивает его Терри. — Как тебе большой мир?
— Не знаю. — Рядом с Терри он всегда себя чувствует маленьким мальчиком. Вся его напускная бравада, все попытки отгородиться, поставить заслоны — с Терри они не нужны. — Он и вправду большой.
Он вдруг понимает, что «большой мир» — это не просто образное выражение. Здесь все такое большое… Улицы широкие, дома высокие, горизонт необъятный, и даже маленькие магазинчики — все равно большие. Огромные залы с музыкальными записями и видео, пивом и куревом. Вблизи деревья кажутся зеленее, кирпичные стены — рыжее, окна — прозрачнее. Ему так хочется поделиться своими открытиями с Терри. Хочется рассказать обо всем. О том, какие они замечательные, эти мусорные баки на колесиках; о том, что у каждого дома должно быть имя, как у того дома, из прошлой жизни; о том, как покачиваются на ветру телефонные провода. Ему так хочется пожать Терри руку, сказать «спасибо», обнять его крепко-крепко, задыхаясь от волнения и восторга, и чтобы Терри тоже обнял его и помог ему побороть страх.
Но он говорит только:
— Да, он большой.
Они проходят мимо мусорного контейнера, выкрашенного в ослепительно желтый цвет. Цвет подсолнухов. Джек помнит, что такие контейнеры были обычно набиты дерьмом и битыми кирпичами, но в этом контейнере лежит только старое кресло. Может быть, думает Джек, мусорные контейнеры набиты дерьмом только в Соли-халле; впрочем, мухи, вьющиеся над креслом, видимо, не теряют надежды, что дерьмо не замедлит явиться.
