Малайский крис - [5]

Это деревенский постоялый двор. Во дворе под навесом фыркают кони, слышится говор.

Баба боязливо оглядывается и входит в ворота, затем идет к крыльцу.

Войдя в душную большую горницу, где пахло потом и щами, она брезгливо оглядывается.

— Пустите переночевать, соколики! — говорит она.

— Иди, бабушка, — отвечает ей хозяин, — вот тут лавочка, ночуй. Только тебе будет немного не очень-то ладно. Вот у их народу то тут сколько. Конца его нет, чай, спать всю ночь тебе не дадут.

Баба раздевается, кладет ребенка на лавку и начинает его кормить грудью.

— Откуда идешь, голубушка? — спрашивает ее хозяйка.

— Издалеко, родимая.

— А куда?

— Да вот в Горохово. Вот уже второй год, как у меня муж пропал. Илья Федотьич звать его. Пропал и сгинул, как в воду. Совсем случайно повстречался мне мои зятек и говорит, что твой муж тут живет, в Горохове, да второй раз женился. Иду, уличу его и попрошу хоть на ребенка-то денег малую толику дать.

— Ишь, грех какой! Да тот твой Илья Федотьич вон в соседней деревне живет, денег у него прямо куры не клюют. Страсть их сколько. Ей, Егорович, знаешь что?

— А что?

— Да вот старуха говорит, что Илья-то Федотьич, ваш- то кулак, два раза, значит, женат. Вот и супружница-то его законная тут налицо.

— А не врешь ты, баба? — спрашивает ее толстый, рябой мужик с неприятным лицом.

— Вот провалиться на этом месте, не вру.

— Ну хорошо, мать моя, — возразил ей Егорыч, — я как раз на твоего Илью Федотьича зубы точу. Так ты иди, голубушка, ко мне и мы уже с ним справимся, голубчиком. Довольно ему нам всем глаза морочить. Пойдем.

И Егорыч, не дав даже и оправиться бабе, повел ее домой, все опрашивая о том, как живется, как она жила с Ильею Федотьичем и давно ли он оставил ее.

Улика была как раз налицо, воочию.

Поздно вечером в дверь избы Ильи Федотьича кто-то постучался.

Собака во всю мочь залаяли.

Не привыкший к позднему посещению, так как и вообще в деревне поздно в гости не ходят, Илья Федотьич сам пошел отпирать дверь.

Перед изумленным сельским кулаком стоял Егорыч.

— Чего пожаловал, — грубо сказал ему Илья, — или опять какую-либо каверзу учинил и хочешь опять от меня денег просить?

— Нет, не денег, а с гостинцем я к тебе, Илья Федотьич, с хорошим гостинцем.

— А с каким? — спросил его в сердцах кулак.

Егорыч брезгливо оглянулся.

— А не услышит кто? Весть-то моя не очень-то — опасливая.

— Как опасливая? — спросил с удивлением Илья Федотьич.

— Я тебе говорю, опасливая, так ты и подумай, а потом уж и давай скажу один на один.

Кулака это заинтересовало. Недобрая искра пробежала у него в изумленных очах.

Он тщательно закрыл дверь, осмотрелся и ввел Егорыча. Она оба сели друг против друг на лавках под образами.

— Ну, — сказал Илья, — говори, в чем дело.

— Жена твоя дома?

— Нет, да говори, нечего там слова растягивать. Говори толком, не мучай.

— Ты два раза при живой жене женат, — проговорил, еле переводя дух, Егорыч.

Илья Федотьич так и привскочил.

— Что? Что ты сказал?

— Я говорю тебе, покайся, ты на двоих при живой жене женат.

— А ты откуда это знаешь?

— Видишь, знаю, да еще как знаю. У меня теперь твоя жена гостит. Она приплелась теперь сюда и в моих руках.

Илья Федотьич еле дышал.

— Так вот, будем говорить толком. Выкладывай сюда пят сотельных, иначе я на тебя донесу. А дашь пять сотельных, то помогу и твою супружницу как-нибудь устранить, с пути сжить. Ну что же, по рукам?

Илья Федотьич, видимо, колебался.

— Откуда у меня такие деньги? Да что я за богач такой? Откуда ты взял, что я так богат?

Но Егорович был неуклоним.

Кончилось это так, что из заветного сундука было вынуто пять сотельных бумажек и передано Егорычу.

Глухая ночь. Спит спокойно себе злополучная баба, жена Федотьича, сном праведным и ребенок у ее бока. И не плачет, сердешный, спит.

Вдруг отворяется дверь и в горницу крадется Егорович. У него в руках сверкает нож, за ним прокрадывается и Илья Федотьич.

А между тем, жертвы спокойно спят.

Вот злодей нагибается, выхватывает нож и со всей силы вонзает его в сердце вялой страницы.

Та умирает, не пикнув. Умирает, не успев даже благословить ребенка.

А в это время Илья Федотьич кидается на ребенка и в один миг отрывает ему ниже плеч голову.

— Готово, — шепчет он Егорычу.

— Готово, — отвечает тот, — прикочурили.

— Ну, теперь давай тащить, пока есть время.

И оба злодея подходят к трупу, желая нести его в сад и закопать.

Но как только они подошли к голове ребенка, тот вдруг открыл веки и пошевелил языком.

Злодеи так и обмерли.

Как бешеные, они выскакивают вон. Илья Федотьич спешит к себе в дом, как ни в чем не бывало.

А Егорыч, как бешеный, бежит прямо в лес.

Испугались они уж очень умерших.

Утром соседи вошли в горницу Егорыча, жившего вообще холостяком, и нашли там зарезанными какую-то бабу и ребенка.

Самого Егорыча и след простыл.

Пошли толки.

Одни говорят, что убил Егорыч. Другие скорее полагали, что в избу забрались воры и зарезали странников.

Илья же избавился от жены.

В волостное правление села Горохова прибыла от Московского окружного суда удивительная бумага.

Рано утром там были волостной старшина и писарь. На одном из конвертов была страшная надпись: «экстренно и секретно».