Малайский крис - [49]
— А потом, как их не стало — велел ты сестре прогнать молодчика.
— Вестимо. Не цацкаться же с им.
— И он застрелился.
— Дурак, потому! Совсем себя показал… Нешто умные люди стреляются?
— Нет?.. А, пожалуй, ты прав… Ну, а как же дело твое со вдовой Вилькинса? У нее и у сирот оттягал ты богатый участок за дутые векселя, за бешеные проценты да еще с помощью подкупленных свидетелей.
— Они коли врали, — на ихней душе и грех. Совесть ты моя милая! Они показывали за деньги, не я…
— А целая семья теперь чуть ли не побирается. Ты им ни гроша не дал, даже перепродав участок за огромные деньги американской компании.
— Совесть, голубушка! У меня, чай, своих трое деточек… О них у меня забота. До чужих ли мне! Плохо бы я делал, — Бог бы не помогал мне в делах моих. Я, слышь-те, с рубликов зачинал…
— Так, так!.. Ну. а припомни хоть то, как ты первые рублики сколотил, чтобы дело начать, которое, с помощью Божьей, как ты говоришь, — тебе успело сотни тысяч принести?
Клоп на мгновенье словно уксуса хватил, но сейчас же лицо его приняло прежний веселый, самодовольный вид.
— Ишь, куды хватил, сударь, ты, совесть моя ходячая! Энто — про Рассею? Про Владивосток и прочее такое?..
— И про Иркутск, и про Томск, про все города, куда ты, Иван Иваныч Плешанов, «красный палач», — как тебя звали, — на гастроли ездил, людей вешал, полсотенки за каждую голову получал.
— По сотенной спервоначалу. Да опосля — канкаренты объявились. Сбавить и пришлося!.. Хе-хе!..
— Так как же это? А?
— А што же, — лукаво прищуря глаз и склонясь головой на жирное, круглое, словно бабье, плечо свое, переспросил Клоп. — Неужто зазорное дело я делал? По закону суждали разных воров-разбойников, грабителей, собачьих сынов! А я закон — в дело приводил. Неужто и за то мне Совесть моя выговаривать станет? Быть не может тово!..
— Вот как: закон осуждал! Положим. А тебе — что сделали эти люди? А помнишь ли ты главнейший, самый первый Закон: «не убий!»… Да еще того, кто сам тебя не обидел.
— Дак ведь они же сами — убивцы были лютые!.. Приговор им читали, все по закону.
— А почему же ты свое дело законное, бросил? Даже прозвище изменил. Вместо Плешанова — Трегубовым зваться стал? Родину кинул, в Калифорнию забрался, потом — сюда… Почему?..
— Ну-у, вестимо… иначе — возможности никакой не имелося. Больно целая каторга на меня озлобилась, што ловко я вешаю. По целой Сибири и по Рассее слово было пущено: «Изловить Ваньку Плешанова!..» Меня, то ись… Где ни есть, подстеречь да извести, со всем кодлом, и с бабой, и с детишками малыми!.. Видимое дело: наутек пришлося!.. Я и махнул, себя да свойству свою спасаючи.
— А — сколько семей ты порушил?!.. Сколько отцов придушил… сколько сирот осталось и умирало с голоду, а?..
— Дак, не я же энто сам от себя, говорю! Какая ты непонятная, Совесть!.. По закону. Не я, так другой бы вздернул и денежки бы греб!..
— Ну, нет! На других же клевещи. И всего-то в целой каторжной Сибири двое вас таких нашлося: ты и твой «конкурент», Митька Сивый.
— А вы и ево знали! Сволочь, одно слово! Нестоющий человек! Ради чево на такое мерзкое дело пошел, людей вешал?.. А… Ради вина! И у меня цену сбил. И сам што получит, — вдрызг пропивал с теми же каторжанами да с «обреченными», с висельниками!.. Дуралей!..
— Однако, его каторга не решила извести, как тебя.
— Ну, явное дело: гулял с ими, пропивал заработки. А я свой грошик на дело прикапливал. Свое гнездо обстроить желал!
— На кровавые деньги…
— Ни в жисть! Я топором голов не сек! Только в петлю тянул, как по закону, приговор, все, как след… тогда и я уж… тово!.. Да, вот, слышь, тута намедни… Билли Кофейный… негритенок лопоухой, белую девчонку обидел. Ево живо к расстрелу присудили. Все при том собрались. Чай, и вы, дружки, вели ево под сосенку да тамо… Цок… цок… Суд ихний Линчевский судил, какой ни на есть… Приговор парню сказали и — пли! А нешто, ваш самосуд можно к нашему суду применить? Тамо и полиция, и рота под ружьем… Господин прокурор читает. Все честь-честью. Я и вешал. Так в чем моя провинность… Ась?
— Прав ты, Иваныч, что говорить! — улыбаясь, вдруг решительно отозвался Сапега. — Дело свое ты по форме делал. Вот и я теперь, как твоя Совесть, — по закону напишу приговор. А ты исполнить должен.
Довольный своей находчивостью в ответах и тем направлением, какое приняла затеянная щекотливая шутка, гордясь, что перед учеными людьми поселка мог козырнуть лишний раз своей удачей и сметкой, — Клоп поспешно подтвердил:
— Да уж, вестимо: играй да не отыгрывайся! Дело известное. Коли Совесть што велит, — так и сделать надоть! Вот я и то, безо всякой Совести, — обещание дал: коли до триста тыщ доларов капитал догоню, — 10 000 рублев на храм в селе родном прожертвую! Во имя Ивана Воина, андела мово! Командуй, сударь, Совесть моя многогрешная, што делать мне теперя надлежит?.. Хе-хе-хе!
Быстро, легко перекинулся Сапега через стойку, что даже смутило Клопа, обычно не позволяющего никому проникать сюда.
— Вот, здесь все, что надо: чернила, бумага! — направляясь к конторке, сказал Сапега, как будто остальное было понятно само собой. — Пожалуй-ка сюда, Иваныч. Пиши.
