Малайский крис - [46]
Иначе — чем бы объяснить эту быструю смену выражений на сухом, худощавом маленьком личике Сапеги, то принимающем напуганный, страдальческий вид, то озаренном веселой, почти детской улыбкой, то обезображенном гримасой жестокого наслаждения.
Длинные, выцветшие, какие-то словно приклеенные, а не растущие от природы усы так забавно выдавались на сухом личике, и ради них полячок Дембинский получил кличку «Сапеги».
Выйдя из землянки, Толстяк, которого по-настоящему звали Гордей Семеныч Воловодин, — запер крепкую, грубо сколоченную дверь своего жилища на толстый железный засов, который замкнул большим надежным замком.
— Ну, вот и готово. Гайда, Сапега, пока еще у Клопа в лавке нет никого. А то к обеду там будет целая каша и шутка наша не пройдет.
— Идем, идем!..
Широкими, спокойными шагами двинулся вперед Толстяк. Быстро и часто засеменил Сапега рядом, не только не отставая, а почти опережая великана своим легким, нервным «воробьиным» шажком, точно вприпрыжку.
Третий приятель, «Козодой», как называли его, — действительно, не смотря на слишком раннюю пору, сидел уже в кабаке у Фридмэна и был навеселе, когда на зов друзей появился перед ними, щурясь от ярких лучей весеннего солнца, отраженных сверкающей пеленой снегов, раскинутой кругом.
В полутемном блокгаузе Фридмэна с бойницами вместо окон, — всегда царил полумрак и потому переход показался особенно резок для Козодоя.
— Какого вам черта, паршивцы, понадобилось от меня? — хриплым, недовольным тоном буркнул он вместо привета приятелям.
Хотя на парне была меховая шапка и такая же куртка облекала тощую, но сильную фигуру, свисая, совсем словно с вешалки, с костистых, широких плеч, — Козодой весь ежился от холода, потирал руки, дергал носом, не желая прибегать к носовому платку, либо не имея при себе этой полезной вещи, особенно необходимой сейчас, в морозное утро, когда нос Козодоя сразу покраснел и проявлял признаки сильнейшего насморка.
— Ну, тише. Козодой! Айда без разговоров. На ходу скажем все, что надо. С Клопом хотим шутку шутить. Первое апреля нынче, или забыл?
— Первое апре… с Клопом!.. — захлебываясь от удовольствия, весело подхватил Козодой. — Айда! Идем. И спрашивать ничего не желаю. Кто придумал? Ты, полячишко? — обратился он к Сапеге. — Ну, значит, будет забава… Ты, собачий сын, мастер на разные штучки. Ходу!..
И он зашагал в лад с остальными двумя к отдаленному блокгаузу, стоящему почти на краю лагеря — поселка золотоискателей, нахлынувших десятками тысяч в холодный Клондайк, как только разнеслись вести о сказочных богатствах, о неистощимых золотых россыпях, открытых в этом далеком, суровом углу земли.
У самой лавки Ивана Иваныча Трегубова, или Клопа, как прозывала лавочника вся русская колония золотоискателей, — приятели увидели мальчика лет 7-ми и девочку лет 9-ти, детей лавочника.
— Дядя Козой! Дядя Козой! Дай гостинца…
Одной костлявой, мозолистой рукой поглаживая головенки детей, покрытые оленьими «капшучками», — Козодой другой рукой пошарил в глубоких карманах своей меховой куртки и добыл оттуда два куска темного, черствого пряника, который дети ухватили и стали сосать, как-то опасливо косясь на Сапегу, стоящего туг же, в двух шагах.
Его они безотчетно не любили и боялись наравне со всеми остальными детьми поселка, занесенными волей злой судьбы в этот печальный, хотя и богатый золотом край.
Козодоя любили все малыши, как и он их любил, вечно сберегая в карманах либо пряник, либо немудреную игрушку для каждого встречного ребенка.
— А мамка дома? — мягким, слащаво-предательским голосом обратился к девочке Сапега.
— Мамка?.. Не! Мамка белье полоскать пошла.
Приятели переглянулись с довольной улыбкой.
— А… хочешь полтинник на пряники? — так же искренне-слащаво продолжал Сапега, подойдя поближе к девочке и впиваясь в нее взглядом, под влиянием которого ребенок словно окаменел, напугался, не имея сил двинуться с места.
— Хочу… — пролепетала девочка.
— Вот… бери! Только с уговором, — провожая взглядом двинувшихся к блокгаузу товарищей, но громко, быстро заговорил Сапега. — Я, вот видишь, — беру твои волосы. Вот, немножко… И дерну их… И если ты не крикнешь, — полтинник твой… Много купишь всего, много!.. Только не крикни, слышишь… вот!.. Молчи!.. молчи!..
— А…
Девочка подавила болезненный стон. Слезы покатились по ее побледневшему личику.
Сапега, сбрасывая с пальца пушистую прядку тонких, белесых волосиков, вырванных у ребенка, ткнул девочке в руку монету.
— Не крикнула. Молодец… бери, купи… ступай…
И он почти бегом нагнал остальных товарищей у самых дверей лавки.
— Здрасте-с! С добрым днем, с ясным. С удачей да с прибылью! — затараторил, встречая вошедших, Иван Иваныч, низко кланяясь из-за самодельной тяжелой стойки трем почетным покупателям.
Все трое давно уже напали на богатую жилу, считались богачами в поселке и уж по одному этому пользовались почетом не только среди кучки русских золотоискателей, но и среди представителей целого, мира, высланных сюда подонками больших городов всего земного шара.
Прилавок делил на две почти равные половины обширный, высокий, но плохо освещенный лабаз, заваленный всяким товаром.
