Малая Бронная - [61]
— Ты что, подружка? — Натка толкнула дверь ногой, вскочила и стала поднимать Алю. — Руку зашибла?
— Не-ет… Могло и убить…
— Это воздушная волна, где-то фугасину бросил фашист.
— Сенцы спасли. Если бы на улице, расшибло бы об стену.
Они молча стояли, обнявшись, до отбоя. Ждали.
«Граждане, воздушная тревога миновала, отбой! Граждане…»
— Опаздываю, — Натка поцеловала Алю. — Напишу, когда будем возвращаться, встретишь. Учись!
Аля была не в силах двинуться с места. Ноги ослабли. Стало нестерпимо горько: неужели так будет всегда? Жить страхом? Нет, нет и нет!
30
Они теперь выходили из дому вместе. Молча шли по Малой Бронной, похожей на пустой коридор, со стенами домов, идущих почти сплошняком по обе стороны. Оживляли эти дома-стены белые знаки умножения в каждом оконном стекле. Считалось, что эти полоски бумаги амортизируют при взрывах, и стекла не вылетают. Наверное, для Малой Бронной так оно и было, стекла после бомбежек оставались целыми.
Когда выходили к Тверскому, мама шла почти вдоль трамвайной линии к своему институту, он стоял как раз посредине между Никитскими воротами и Арбатом. Аля же пересекала сиротливо-голый, безлистый бульвар и спускалась по улице Герцена к консерватории, вплотную к которой примыкал юридический институт, совершенно пустой, в нем гулко отдавалось редкое поцокивание женских каблучков, грохотали сапоги и костыли, мягко шуршали валенки.
Все это разнообразие шагов, миновав запертые три этажа, поднималось на четвертый. Именно там разместили первый, и единственный, курс юридической школы. Это «вознесение» под крышу возмущало всех: нынешним учащимся — вчерашним фронтовикам были тяжелы лестничные марши, а некоторым прямо не под силу. Однажды Аля видела, как парень в кожаном реглане тащил на спине другого, держащего костыли так, чтобы не мешали им обоим.
Ходатаи были и у завуча, и у директора. Оказалось, школе выделили именно этот этаж, другие ждали иных квартирантов, но, кстати, так и не дождались.
В тот день, когда Аля впервые пришла сюда на «разведку», завуч сказала:
— Не пожалеешь, наша школа теперь равносильна институту.
— А что она дает?
— Знания. Как и институт, выпускает судей, следователей, помощников прокуроров, адвокатов, нотариусов, юрисконсультов, смотря по склонности учащихся. Работы по окончании хоть отбавляй, сейчас по любой из наших специальностей людей не хватает.
— А… арбитров? — Аля вспомнила отца, он же юрист-арбитр, да еще и преподавал…
— Арбитрами и прокурорами люди становятся после основательной практики в профильных работах.
— Как это?
— Арбитру нужно поработать юрисконсультом, чтобы изучить хозяйственную деятельность, прокурору знать на практике работу следователя и помощника прокурора.
Темный лес… ни одной из этих специальностей Аля не представляла.
Оказалось, завуч не преувеличивала, говоря о высшем образовании.
Вот и сегодня Аля села на свое место в третьем ряду, ожидая лекции по истории государства и права. Слева Лиза, почти одногодка, черненькая, лукавая, общительная. Справа — Реглан, тот самый, что тащил на себе мальчика с костылями. На Реглане поскрипывающее черной кожей пальто на меху фасона «реглан», прозвище отсюда. Серую каракулевую папаху он не снял.
Не успели поздороваться, как в аудиторию стремительно вошел худощавый, полуседой, чисто выбритый мужчина.
— Доктор исторических наук, профессор, — шепнула Лиза.
Быстро вышагивая перед кафедрой от дверей к окну, профессор стал читать лекцию. Но было это совсем не похоже на «чтение». Он будто рассказывал о своей семье, о близких людях, все события жизни которых пережил вместе с ними. И голос негромкий, вкрадчивый тенорок. Не хочешь, не слушай. Но все слушали…
Под конец спаренной лекции Аля вдруг вскрикнула от боли. Этот медведь Реглан, заглядывая в ее записи, крепко ухватил за руку выше локтя, как раз где рана.
Профессор замолчал, потом сказал быстро и обидно:
— Надо сдерживать эмоции. Продолжим?
Аля прошипела Реглану:
— Еще раз тронешь, огрею.
— Сахарная у тебя рука?
— Раненая.
— Детсадовцев на фронт вроде не берут…
Профессор возмутился:
— Барышня, мне уйти или вы поговорите в другом месте?
У Али запылало лицо, а Реглан выкрикнул:
— Она ранена, а я нечаянно задел!
— Вы все задеваете, кроме знаний, — очень метко заметил профессор. — А вы пересядьте, для удобства, — сказал он Але. — Кстати, почему я не видел вас раньше?
— Она новенькая, — встал староста курса, прямой как палка Осип, самый из них старший. — После ранения лечилась.
Кивнув Осипу, профессор продолжал свое общение с людьми далекого прошлого, делая Алю и ребят свидетелями потрясающих событий, порождавших, как говорил сам лектор, юридические нормы. «История государства и права»… До встречи с профессором Аля посчитала бы это словосочетание серьезной скучаниной. Оказывается — нет!
— Понравилось? — спросила в перерыве Лиза.
— Потрясающе.
— Профессор читал лекции в Сорбонне, на французском языке, — с гордостью сказала Лиза, будто сама читала эти лекции в Париже.
Парни потянулись на лестничную площадку курить. Туда же проследовали женщины, одна в серой шубке, другая с чернобуркой через плечо.
Первым накурился Реглан, вернулся в коридор, сказал девочкам:
Роман «Буревестники» - одна из попыток художественного освоения историко-революционной тематики. Это произведение о восстании матросов и солдат во Владивостоке в 1907 г. В романе действуют не только вымышленные персонажи, но и реальные исторические лица: вожак большевиков Ефим Ковальчук, революционерка Людмила Волкенштейн. В героях писателя интересует, прежде всего, их классовая политическая позиция, их отношение к происходящему. Автор воссоздает быт Владивостока начала века, нравы его жителей - студентов, рабочих, матросов, торговцев и жандармов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Иванович Тарасов (1900–1941) заявил себя как писатель в 30-е годы. Уроженец вологодской деревни, он до конца своих дней не порывал связей с земляками, и это дало ему обильный материал для его повестей и рассказов. В своих произведениях А. И. Тарасов отразил трудный и своеобразный период в жизни северной деревни — от кануна коллективизации до войны. В настоящем сборнике публикуются повести и рассказы «Будни», «Отец», «Крупный зверь», «Охотник Аверьян» и другие.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».