Малая Бронная - [39]

— Проводила? — спросила Катя, и все отложили рашпили.

— Да. Всем привет.

— Ой, девка, нет все же в тебе сердца, ехала бы с ним, он ведь небось замуж звал, — не утерпела тетя Даша.

Миля, трудолюбиво работая, тихо упрекнула:

— Чего ты, Даша, напала. Для него Аля — мечтание, какая она жена? Девчушка. Пусть другую ищет.

Вынув платок, Катя не крадучись утирала слезы:

— Мой Иванов сказал, через две недели поедут…

— И правильно сделал, долгие проводы, лишние слезы, — погладила Катю по плечу тетя Даша. — Эх, девки, у каждого своя судьбина, и от нее не отвертишься.

Аля с силой давила на рашпиль, тревожные мысли не уходили: если и вправду судьба? Какая же она у нее, у Игоря? Сведет ли их? Лучше не думать, все, все.

19

Пришлось сказать маме все: об эвакуации завода и расчете.

— Когда же?

— Завтра.

— Ничего, подумаем, как дальше жить, лишь бы здоровенькая ты у меня была, — сказала мама ласково.

Вроде не расстроилась. И вот наступило это завтра, отработала точно половину октября и за расчетом. Вышла во двор, а Славик уже ждет, еще вчера договорились вместе отправиться на завод в последний раз.

— Пошли? — невесело заглянул он своими ребячьи-ясными голубыми глазами ей в лицо. — Жаль завода, да?

— Угу. И куда теперь? Заводы эвакуируются, а которые на месте остаются, укомплектованы.

— А моя мама Зина собралась на трудовой фронт.

— Когда?

— Через три дня все от домоуправления едут, она вот тоже.

— Слушай, давай и мы, а? — теперь уже Аля заглядывала ему в лицо.

— Ладно. Только у меня послезавтра еще одна попытка в военкомате.

— А у меня, — словно толкнуло Алю, — будет первая!

— Ты-то чего там потеряла?

— Что и Соня. В общем, обсуждению не подлежит. Решено и подписано. Пошагали.

Утро свежее, даже прохладное, сухое, но бессолнечное, несимпатичное какое-то. Ветра нет, тихо, а кажется, будто кругом мельчайшая пыль, воздух вроде сероватый.

Поравнялись с черным ходом первого номера, а навстречу семенит разнаряженная, в шляпке с полями, лихо надетой набекрень, Мачаня и держит за руку девчушку лет четырех, тонущую хлипким тельцем в просторном новом пальтишке. Ребята поздоровались, Аля спросила Мачаню:

— Когда приедет Натка?

— Возжелала самостоятельности, заведует здравпунктом и готовится к замужеству, — ответила Мачаня со своей заученной улыбкой.

Похлопав от неожиданного сообщения глазами, Аля спросила:

— От Горьки есть письма? — Мачаня отрицательно качнула шляпкой, и Аля, вздохнув, присела перед девчушкой на корточки. Та заулыбалась бледными губками, общительная:

— Ты кто такая?

— Я Люся, дочка, — с готовностью ответила девчушка.

— Чья же ты дочка?

— Мамина, — прижалась впалой щечкой к руке Мачани. — Она меня искала долго-долго и нашля.

— Где? — удивилась Аля.

— В детдоме, разумеется, — улыбнулась Мачаня. — Люська мне спасение от тоски и одиночества, все разлетелись: муж, сын, дочь, совершенно же одна! Ну и не выдержала. Детей-сирот теперь много, беженцы потерявшиеся, надо помогать… Ребенок — это такие хлопоты, такая ответственность. Но нам с Люськой вместе хорошо. Правда, детка?

— Плявда.

За спиной Мачани давно стояла Зина. Насупилась, сверлит ее недоверчивыми черными глазками. Мачаня еще раз улыбнулась и чинно повела «дочку» за калитку.

— Чем эта игра в дочки-матери кончится? Ребенок любви требует, а не улыбочек, — тихо проговорила Зина, — и тут же набросилась на Славика: — Чего прохлаждаешься? Заработал деньги, скорее получай. В городе-то вон что делается!

— Светопреставление? — засмеялся Славик.

— Вот, — потрясла Зина сумкой, тяжело обвисшей в ее крепкой руке. — Еле вырвала пять кило соли да спичек, толпа, хватают, бегут, и все к Казанскому вокзалу.

— И что же мы будем солить-поджигать? — все еще смеялся Славик.

— Беды с несчастьями, прости мне, господи. — И, легонько толкнув Славика по направлению ворот, почему-то сегодня притворенных: — Скорее вертайся, а то я думать буду.

— Иногда и подумать не мешает… — начал было Славик, но пожалел свою тетку-няньку. — Как получу, сейчас же домой, но учти, мам Зин, там очередина, общий расчет.

Она помахала рукой, ребята вышли на Малую Бронную через калитку. И остановились. По Малой Бронной, как при воздушной тревоге, гудел поток людей, но бежали не к бомбоубежищу, а к Никитским воротам. С узлами, чемоданами, детьми…

Две женщины проталкивались как раз мимо ворот, плача и ругаясь:

— Да не отставай ты, — обернулась та, что моложе, перекидывая пухлые узлы через плечо.

— Так ить не молоденька, — задыхалась, спеша, старшая. — И чемодан ровно камнями набит. А ты чего подхватила? Подушки, а ковер бросила! — Красное, распаренное лицо старухи зло передернулось: — Кабы сама наживала, а то свекровушкино-то не жаль!

— Да что это вы, мамаша, все ругаетесь, вот брошу вас.

— Брошу… Он те, муж-то, бросит.

— Во домострой! — хохотал Славик.

У молоденькой женщины плакал грудной ребенок, и она, раскрыв чемодан прямо на тротуаре, рылась в вещах, искала, может, соску или пеленку.

Двое стариков шли с рюкзаками, неторопливо, но и не медлили, эти, видать, хорошо подготовились.

— Куда это они все? — растерянно шепнула Аля, подумав о маме, может, сбегать к ней в институт?