Малая Бронная - [24]

Посмотрев в мамино строгое лицо, Аля поежилась, но все же спросила:

— А вдова… соломенная… это какая?

— Фальшивая.

Вернувшись с завода, Аля первым делом поинтересовалась:

— Как операция в госбанке?

— Смеешься? — улыбнулась мама. — Что там мои колечки… капля в море. Очередь пришлось отстоять, несут люди помощь стране, не жалеют. И знаешь, кого я там встретила?

— Кого?

— Отца Музы, соседского дома дворника.

— У него гуси подожглись от немецкой зажигалки, — вдруг вспомнила Аля. — И что же он?

— Дети, говорит, выросли, на своих ногах стоят, решил помочь самолеты строить. Удивительно, но все сдавая деньги и золото, говорили, что это на самолеты. Так вот, отец Музы говорит: «Чаевые сдаю, всю жизнь их копил, да так и не тронул, а получилось немало». Сколько, не сказал, но уж, наверное, так и есть. Ведь дворники каждый праздник обходили квартиры, поздравляли… Это еще от старых времен осталось. Наша Семеновна денег не брала, а от рюмочки не отказывалась. А он только деньги брал, непьющий. И получилось, все его жильцы помогли государству… — мама засмеялась, настроение у нее было приподнятое.

— Ты будто не отдала, а подарок получила.

— Угадала, доченька. После Нюркиных с Федором пакостей я сегодня как живой воды напилась. Сама подумай: очередь сдавать деньги! Сдавать. Сколько хороших людей… вот душе и весело.

12

— Бомбят! Люди добрые! Бомбят! В убежище-е… — истошно вопя, рысила по центральному проходу цеха тетя Даша.

Аля не шелохнулась. И не одна она, Соня, токарята. Поеживались, но работали. А Дима так вообще не слыхал тревоги, залез по пояс в один из полуавтоматов и орудовал там, стуча, как дятел. Валька потянулся за женщинами в убежище.

Когда люди ушли, повыключив станки, стало слышно канонаду заградительного огня. Пушек, зениток вокруг этого заводского района хватало, но налетать сюда стали все чаще.

Дождавшись, когда кончится пруток, Аля выключила полуавтомат, взяла с ящика «дежурную» телогрейку и побежала на лестницу, ведущую к крыше цеха.

Поручни железной лестницы на выходе — холодные, крыша опасная, застекленная, при каждом шаге надо нащупать переплет, чтобы не провалилась, не порезалась нога, и не обнаружился светом цех. Поначалу трудно было передвигаться, а зажигалки надо хватать чуть не на лету, иначе пробивали стекло, уже сколько заплат из фанеры и картона наставили… Но приноровилась, пошире ногу поставишь, как раз на сплетение рамы попадешь. Теперь и вовсе привыкла, бегала с огромными щипцами по крыше, хватала ими гитлеровские «подарочки», совала в ящики с песком…

Зина орудовала на крыше, и Аля, когда оказывалась рядом, слышала:

— Божечка, помоги, спаси и помилуй, видишь же все…

Нюрка по-прежнему мчалась своей тяжелой, но бесшумной рысью в убежище, норовя взять у Веры Петровны Пашутку:

— Дай, Вер Петровна, я посильнее, тебе ж трудно.

— Берите, Нюра, узел, он действительно тяжелый, а ребенка никому не доверю, ни-ко-му.

Сейчас там, на Малой Бронной, во дворе, кроме Славика, ни одного мужчины… Аля стояла у вытяжной трубы, смотрела кругом, прислушивалась, вспоминала первую бомбежку в цехе… Как и сегодня, первой закричала, заметалась тетя Даша. Начальник смены, коротышка Иванов, прытко бегал, выключая станки, и орал, пылая:

— В убежище! Чего стоите? Мне за вас в тюрьму садиться?

— Почему это в тюрьму? — не поверила Аля.

— Прямое попадание — и вы трупы. А кто не загнал вас в убежище? Иванов, начальник смены, обязанный… — и, махнув рукой, он вскипал: — В убежище! Все, все!!

Подбежала контролер Катя, улыбнулась ласково:

— Иванов, миленький, не волнуйся, мы же вместе погибнем. — И, наклонившись, поцеловала его в рыжие кудри.

Он отшатнулся, смотрел непонимающе: как могла шутить Катя в такой момент? Выключил полуавтомат Али и поспешил дальше, выкрикивая:

— Приказ! Всем в убежище!

В цехе наступила тишина, с непривычки жуткая, и такой пустой без людей цех… А тут еще свет вырубили, оставили только лампочки над выходом, чтобы люди видели, куда бежать.

Под бомбоубежище был оборудован громадный подвал. Стены и нары, окрашенные серой технической краской, едко пахли. Под самым потолком — три сильных лампы, неспособные, однако, разогнать мрак в углах убежища.

Женщины их цеха сгрудились под одной из ламп:

— У нас в конце улицы под разбомбленным домом всех придавило… говорят, ни один не спасся.

— Универмаг видали? Один скелет остался…

— Остов называется, скелет из костей, а не из кирпича.

— В зоопарке-то звери воют страшенно в бомбежки.

— А ты слыхала?

— Она живет в Сокольниках, а зоопарк на Пресне, значит, слыхала, — подсмеивалась Катя.

Соня, побледнев и глядя расширившимися глазами в темный угол, спросила всех и никого:

— А если немцы сюда дойдут?.. Что с Москвой будет?

— Нам с тобой заботиться не о чем, молодые, красивые, полюбит и немец, заживем не хуже, чем Миля с Шакиром, — посмеивалась Катя.

— Нехорошо говоришь, — возмутилась чернокосая, смуглая Миля Фадиева. — Позорно слушать, Шакир муж мне, а не немец поганый. Тьфу…

Женщины засмеялись.

— Я же шучу, а то вы застращались тут совсем.

— Плохой шутка, я жена, мне немец не надо.

Посмеялись было, и опять тоска. Мужчины залегли в дальнем темном углу на нарах. Оттуда несся приглушенный смех, храп, тянуло табачным дымом.