Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек - [172]

Александра Михайловна тогда усиленно работала над своими записками. Обычно она сама передавала Литвинову свои литературные труды или делала это через свою сотрудницу Ларису Ивановну Степанову. Литвинов был первым критиком записок, давал советы, вносил предложения, иногда не соглашался с тем или иным положением. 23 июня 1949 года он писал ей:

«Дорогая Александра Михайловна!

Спасибо за письмецо. Выражаю сочувствие по случаю бесцеремонной погоды, которая мало приятна и нам, горожанам.

Вернул Ларисе Ивановне все Ваши тетради. Воздерживаясь, согласно Вашей просьбе, от похвал, должен, однако, сказать, что читаю Ваши записки с неослабевающим интересом. Запоздало сочувствовал Вам в ваших заботах о селедке, треске и тюленях, которым Вы должны были уделить внимание наряду с лирическими отступлениями и поэтическими описаниями красот природы. Вы, конечно, влюблены в Норвегию. Я всегда жалел, а теперь еще больше жалею, что она осталась в стороне от моих многочисленных экскурсий по Европе. Собирался туда каждое лето, но так и не собрался. Что же, человеку всегда суждено умереть, чего-то не совершив и не доделав.

А сколько позабытых эпизодов и лиц Ваши записки воскресили в моей памяти! Большущее Вам спасибо. Нечего и говорить, что буду бесконечно благодарен Вам за дальнейшую литературу этого рода. Крепко жму руку и желаю здоровья и хорошей июльской погоды.

Ваш Литвинов».

Летом 1949 года Литвинов уезжает в Кемери, надеясь подлечить на этом прибалтийском курорте застарелый ревматизм, полученный еще в тюремные годы.

Здесь ему все знакомо. Через Прибалтику он отправлял оружие в Россию из Германии и других стран. В Риге были явки, перевалочные базы. Туда слали ему письма Владимир Ильич и Надежда Константиновна.

В Кемери Литвинов встретился с Майским и бывшим помощником Чичерина Короткиным. Вместе они часто гуляли вдоль берега моря. Как-то вечером, в предзакатный час, они втроем сидели на берегу. Разговорились о прошлом. Литвинов скупо отвечал на вопросы. Потом мягкая улыбка осветила его лицо, и он сказал своим спутникам:

– А с Георгием Васильевичем я впервые встретился в 1904 году. После катастрофы с «Зорой» Чичерин потребовал в ЦК РСДРП, чтобы создали комиссию для расследования причин гибели «Зоры», а меня привлекли к ответственности. Комиссию создали, и Георгий Васильевич даже специально приехал из Парижа в Брюссель, где заседала комиссия ЦК… Мои действия признали правильными… Георгий Васильевич уехал в Париж, и мы с ним встретились уже в Лондоне… Громадный был человек. Своеобразный.

Улыбка долго не сходила с лица Максима Максимовича. Он думал о давно ушедших годах…

В Риге и Кемери Литвинова узнавали, останавливали на улицах. Он писал Коллонтай 2 августа 1949 года: «Пишу Вам в пространство, не зная, где Вы сейчас находитесь, – в Москве или в Чкаловской. Хочу надеяться, что, несмотря на гнилое лето, Вы чувствуете себя окрепшей и извлекли все ценное из своего пребывания на лоне природы.

Как в Москве, так и здесь приходится бороться за грязь, в которой мне отказывали было. В общем, битва за грязь выиграна, но толку мало, даже никакого. Никакого улучшения пока не чувствую. Утешают меня, что эффект может сказаться спустя некоторое время уже в Москве. Что ж, вооружимся оптимизмом и утешимся. Ничего более не остается…

Отвлекаясь от безрезультатного лечения, должен сказать, что во всех других отношениях здесь было хорошо. Внимание и уход не оставляют желать лучшего. Чувствую себя все время свадебным генералом. Воздух отличный, есть общество, кино и другие развлечения. Много ли человеку нужно…»

Медленно тянутся дни и недели. Литвинов уже никуда не обращается с предложениями по вопросам внешней политики. В лучшем случае они будут рассматриваться как писания чудака. И он навсегда умолкает как дипломат. Лишь изредка в кругу близких друзей, в беседах с Коллонтай высказывает свои мысли, говорит о том, как бы он поступил в том или ином случае. Александра Михайловна молча выслушивает его, пораженная ясностью мысли, дальновидностью, умением видеть суть проблемы и предугадать развитие событий.

Скупые записи, сделанные секретарем и личным другом Александры Михайловны Эмми Генриховной Лоренсон, позволяют понять, что в те годы волновало и тревожило двух старейших советских дипломатов. Вот запись от 8 июля 1950 года: «Был сегодня у нас Максим Максимович. Пришел на чашку чая по приглашению Александры Михайловны. Он сильно обеспокоен положением в Германии. Меньше его мысли заняты Израилем и Югославией». Но его мысли и предположения не уйдут дальше квартиры Коллонтай на Большой Калужской улице. Оборвалась последняя нитка, связывающая Литвинова с дипломатическим ведомством: его сняли с партийного учета в Министерстве иностранных дел, перевели в парторганизацию домоуправления по месту жительства. Уже больше полувека, как он в партии. Дату эту никто не отметил. Забыли. Но он не забыл о своих обязанностях, аккуратно посещает партийные собрания, никогда не опаздывает. Он просто не умеет опаздывать. В парторганизации домоуправления обсуждают вопрос о ремонте канализации, водопровода. Прения развертываются по поводу неработающего лифта в двенадцатом или третьем подъезде. Литвинов слушает. Иногда выступает.