Максим из Кольцовки - [2]

Стоило где-нибудь заиграть гармони, как Максимка был уже тут как тут. Пел вместе со всеми, а если одного, бывало, заставят, сейчас же затягивал любимого «Ваньку-ключника».

Нравилось Максимке и церковное пение. Протиснется он к клиросу и слушает, как поет хор. И сам тихонько подтягивает.

— Что в церковь-то повадился, какие грехи замаливать? Лучше бы ребят нянчил, — ворчала на Максимку жена брата Степанида, худая, не по годам увядшая женщина.

Максимка пропускал мимо ушей ее слова и упорно думал свое:

«Все равно буду в церковь ходить хор слушать и сам попробую на клиросе петь!»

Наконец, решился поговорить с попом Василием.

Огромный, с длинной рыжей бородой, поп с удивлением посмотрел на маленького кудлатого паренька и деловито спросил:

— А голос у тебя есть?

— Много голоса, — тихо, но внятно ответил мальчик.

— Ноты знаешь?

Конечно, никаких нот он не знал, не знал даже об их существовании. Поп повел Максимку на клирос и заставил петь «Царю небесный». Вначале мальчик конфузился, а потом так увлекся, что позабыл и о священнике, и о притихших от удивления певчих. Голос его, одиноко звучавший под высокими сводами, был особенно трогательным.

— Большим талантом наградил господь внука Михайлова, — поделился как-то поп со школьным учителем Константином Николаевичем Поливановым и прибавил: — Только нищему этот талант ни к чему!..

Учитель заинтересовался Максимкой. Как-то, сидя на крылечке, увидел его и подозвал:

— Здравствуй, дружок! Подойди поближе, присаживайся!

Максим продолжал стоять. В руках он растерянно вертел сорванный у дороги лопух.

— Так вот, Максимка… Тебя, кажется, так зовут?

Мальчик кивнул головой.

— Просили определить тебя в школу на казенный счет. Учиться тебе хочется?

— Хочется. Только без Спирьки я не пойду!

— А кто такой Спирька?

— Мальчишка, мой приятель… Он все знает: кто на болоте ухает, как от лихоманки вылечиться…

— Ты занятный, — улыбнулся учитель. — А за ученье твой Спирька может платить?

— Сирота он… У меня-то дед есть, а у него никого…

— Ну, о твоем друге мы подумаем после, — пообещал учитель и спросил: — Кажется, ты петь любишь?

— Страсть как люблю!

Максимка смутился и опустил глаза. Теперь на все вопросы только кивал головой. А когда учитель отпустил его, сразу побежал что есть духу. Уж очень не терпелось скорее передать Спирьке свой разговор с учителем. «Слышал бы, как я стоял за него! — с гордостью думал Максимка. — Может, еще не поверит, скажет: «Врешь».

Давно дружит Максимка с высоким, худым и темноглазым Спирькой. Отец его одно время работал в городе на прядильной фабрике, потом его сослали в Сибирь, говорят, «за политику». Из всей родни у Спирьки осталась только сестра, да и то не родная. Живут в такой бедности — хуже нищих…

Максимка пошел шагом. Ему хотелось войти во двор степенно. Спирька сидел под навесом, на их любимом месте, на старой телеге. Максимка быстро подсел к нему, поджал под себя пыльные ноги и стал рассказывать, по нескольку раз повторяя одно и то же, с новыми подробностями.

— Так, как же ты про меня сказал учителю? — в который раз спрашивал Спирька.

— Я, значит, говорю, уж ты, Христа ради, Спирьку тоже прими, — снова начинает Максимка, выпрямляясь.

— Это не хорошо! Учителю надо «вы» говорить!

— Да он ведь один был!

— Как это один? — удивляется Спирька. — А чин?

— А что это «чин»? — спрашивает Максимка.

— Чин?.. Помнишь, когда у нас за долги лошадь со двора уводили, как завопила соседка Матрена? — Спирька схватился за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, стараясь изобразить голос Матрены, запричитал: — «Ах ты! Ирод анафемский! Да что ты делаешь? Бога побойся!» А управляющий пальцем погрозил: «Прежде всего, не «ты», а «вы», потому как нас двое — я и мой чин!»

— Если управляющий чин, так учитель уж, наверно, два раза чин, — загибая два грязных, поцарапанных кошкой пальца, заключает Спирька. — А теперь ври дальше.

— Ну, значит, я говорю: уж ты, Христа ради, нас обоих прими, мы один без другого никуда.

— Где же все-таки денег-то взять на ученье? — опять прерывает его Спирька.

— Продадим телегу, — осеняет Максимку блестящая мысль.

— Телегу! — тянет Спирька. — Хочешь, я тебе задарма ее отдам; она же такая ветхая, тронь только — и развалится.

* * *

Осенью Максимка и Спирька пошли в школу. Учитель добился, чтоб их обоих освободили от платы за учение.

Теперь каждый вечер, придвинувшись поближе к лампе, горевшей желтым скудным пламенем, Максимка готовил уроки. В избе людно и душно. Спали и на лавках, и на полу. Возле стола висела люлька, в ней, почти не смолкая, кричал ребенок.

— Пятью пять… — твердил, затыкая уши, Максимка.

— Хватит красин-то жечь! — кричала на него жена старшего брата. — Расселся, «ученый»…

— Не трожь парнишку, — останавливал ее дед. — Учись, учись, внучек! Выучишься, может, из этой проклятой жизни на дорогу выбьешься!

По стенам шелестят тараканы, пожирая пропитанные мучным клеем газетные обои. Наконец, задув лампу, Максимка лезет на печку к деду.

— Все что ли в закон привел?

— Маленько с таблицей умножения заминка выходит, — жалуется внук.

* * *

Каждую весну Максимка нетерпеливо ждал прилета скворцов. Он мог слушать их пение без конца. Безошибочно узнавал, какой скворец поет: из зеленой скворешни или из белой, — у одного конец песни протяжней, у другого короче.