Максим из Кольцовки - [3]

— Спирь! Скворец-то из новой скворешни какое коленце придумал! — делился он своими наблюдениями. — Знаешь, ровно в стеклышко дует! Эдак: тлик-тлик, тлю-тлю!..

— Может быть, свояк соловью, вот и перенял у него, — отвечал мало заинтересованный новым коленцем Спирька.

— Видишь, и грудь у него в рябинках, — с восхищением продолжал Максимка.

— Кши! — кричал, взмахнув руками, Спирька.

Максимка в ярости бросался на Спирьку… И все же только с ним бегал Максимка в большой барский сад слушать соловьев.

Когда опускался бархатный полог ночи, словно боясь разбудить тишину, робко начинал свою песню невидимый чародей.

— Слышишь? Это наш вчерашний начал, — шептал Максимка, — он всегда первый!

К голосу «вчерашнего» присоединялись новые. Звуки, наполненные страстной истомой, как будто расплавляли темноту, становились почти осязаемыми.

Однажды, наслушавшись соловьев, ребята задремали под кустом сирени. Тут их и застиг приказчик. Первым схватил Максимку, крепко вцепился в рукав рваной холщовой рубашки.

Спирька не убежал. Он стоял спокойный и преувеличенно удивленный.

— За что хватаете? Что соловьев слушаем? Так они не ваши, а божьи!

— А ну, покажи карманы!

— На, на! — крикнул Спирька, выворачивая карманы дырявых штанов. — Что здесь красть-то? Сосновые шишки, что ли?

— Ладно, иди отсюда, да попроворней, — толкнув Максимку, пригрозил приказчик. — И чтобы духу вашего здесь не было! Лягушек у себя на болоте слушайте. Так-то лучше будет, надежней!

С тех пор Спирька не ходил в барский сад, и Максимка слушал соловьев один, но через забор не лазил, а располагался рядом, в кустарнике.

К утру от песен голова словно свинцом нальется, сердце так перегорит, что ходит он целый день, как в тумане.

Порой Максимке чудилось, что в природе все поет: и березка, и ручеек, и даже травка… Вот только в эти песни вникнуть надо!

Как-то Максимка увязался за дедом в село Кошлоуши. Вечерело. Дед ушел со старостой в избу договариваться о плотничьей работе. Максимка остался ждать его на завалинке. Вдруг он услышал, что где-то поют, и пошел на голоса. В конце улицы у большой избы собралась молодежь, больше было девушек. Голоса звучали, словно переборы на гармошке, по-разному, но все в лад. Песня была протяжная, припев повторялся часто и по-разному: то с печалью, то радостно, то с надеждой…

Максимке казалось, что вот так же плывут облака, все как будто одинаковые и все разные…

Дома, оставшись один, он повторил песню с необыкновенной точностью, только путал слова. И хотелось ему почему-то, чтобы никто его не слышал. Но от Спирьки разве спрячешься?

Странное впечатление произвела песня на Спирьку. Ему хотелось заплакать или сделать для Максимки что-нибудь очень хорошее. Кончил тем, что попросил:

— Не пой ты при мне. Жаль мне становится и отца моего… и тебя жалко… будто по нутру ножиком водишь.

— А ты не слушай! Я для себя пою, — рассердился Максимка. — Нежный очень, ножиком его режут!..

* * *

На краю деревни, в овраге, заросшем репейником и крапивой, ютится кузница. Там, как дятел, целый день стучит по наковальне кузнец Харитон. Вечером он садится на крылечко и то кашляет надрывно, долго, то поет как-то по-своему, не по-русски, хотя фамилия ему Михайлов и, говорят, он как будто сродни деду Михайле. Максимка и Спирька любят Харитона. С ними он говорит, как со взрослыми, и называет их «мужичками». Когда кузнец бывает «при деньгах», привозит из города ребятам гостинцы. Они обычно поджидают его за околицей, потом усядутся к нему на телегу и едут до кузницы, будто тоже были в городе.

Однажды Харитон объявил ребятам, что завтра возьмет их с собой на ярмарку…

Максимка не спал всю ночь. В открытую дверь сарая светила луна, слышалась надоедливая трескотня сверчков, рядом раздавалось мерное похрапывание деда.

Выехали затемно. Весело бежала лохматая бурая лошадка. Харитон молчал, изредка позевывая. Ребята сидели рядом, оба в новых рубашках. Спирька правил лошадью, Максимка что-то мурлыкал себе под нос.

В город приехали в полдень. Лошадь с телегой оставили во дворе у знакомого мужика и сейчас же отправились в торговые ряды. Получив от Харитона по медному пятаку, мальчишки еще больше оживились.

— Ждите меня здесь, — сказал кузнец, остановившись возле дома с высокой крышей. — Мне кой-кого повидать надо.

Ребята сейчас же уселись на лавочку, а Харитон, напомнив еще раз, чтоб ждали, ушел.

Невесть откуда вынырнул их деревенский товарищ Евсейка.

— Идемте скорей в балаган! Там под гармонь медведь поет!

— Идемте, идемте, — загорячился Максимка, позабыв обо всем на свете.

Засунув купленные билеты за подкладку картуза, ребята ждали начала представления в тени балагана. Сюда отчетливо доносилась музыка. Вдруг гармонь заиграла что-то знакомое. Это была песня, которую Максимка слышал в Кошлоушах! Он встрепенулся, начал подпевать. Голос становился все громче и уверенней.

Неожиданно перед ними выросла незнакомая фигура в черной плисовой поддевке. Максимка смолк.

— Кто из вас пел? Ты, мурашка? — незнакомец посмотрел на Евсейку. — Или ты? — перевел глаза на Максимку.

— Ну, я, — неохотно отозвался тот.

— Да чего пристал-то? — огрызнулся Спирька.