Максим - [16]

Наверное, приход злого человека унюхал… Откуда старушка, вечно трущаяся под ногами, вынюхивала новости, оставалось загадкой, но она не оставляла нас с Максимом ни на мгновение, проявляя к внуку повышенную заботу, а ко мне — повышенное внимание, как к нежелательной госте, которую, впрочем, надо ублажать. Решив, наконец-то, что мне надо переодеться, я забралась за ширму, отделяющую спальную часть дома от своеобразной гостиной. Старуха, на правах дамы, проскользнула следом и нравоучительным тоном громко начала сочувствовать о моей небольшой груди, толстоватой талии и бородавке под шеей. Все мои недостатки были крупно преувеличены, произнесены вслух и донесены до максимовых ушей. Вышла я из-за ширмочки в джинсах и длинном светлом свитере, как оплеванная. Но тут-то старушке не повезло: Максима в хате не было. Умный внук, то ли специально, то ли случайно решил как раз во время моего переодевания сходить за водичкой, а? вернувшись, со смехом рассказал, что видел крупную лису, так и выбежавшую из-под его ног.

Именно на нее, наверное, и лаял всю ночь бедный Тузик. Старуха скептически поджала губки, мое настроение поднялось и мы сели за стол. В восемь вечера… В девять, отведовав старушечкиной наливочки, я, едва переставляя ноги, запросилась на улицу. Максим, на правах хозяина вышел следом.

Доведя меня до скамеечки, он устроил мое ослабевшее тело на деревянной доске и показал на небо:

— Смотри! Я посмотрела, и у меня перехватило дыхание. Ночь была ясная, и по черному покрывалу темно-синего неба раскинулась частая-частая россыпь ярких звезд. Такого чуда я не видела раньше никогда, да в городе его и не увидишь… Господи, как же хорошо! Прижавшись к Максиму, дрожа на холодном воздухе и чувствуя, как густо покраснели из-за домашней наливочки щеки, я душой потянулась к посыпанному серебром небу, растворяясь в ночной красоте, и впервые за вечер мысленно поблагодарила Максима за чудесную поездку. Но Максиму эта красота, деревенская тишь были привычны. И пока я занималась звездочками, он занялся мной. Не успела я повернуть голову, чтобы поделиться с ним впечатлением, как его губы вонзились в мои. Властно вонзились, по-хозяйски. Будто он чувствовал, что имел на меня право, и не хотел отпускать. Перед моими глазами вспыхнула вспышка, хмель вылетел из головы, кровь вскипела, и я растворилась мягким медом на его губах, россыпью звезд в его темных глазах.

Максим отпрянул, а я чуть не свалилась со скамейки, лишившись опоры, и внезапно показавшийся ледяным воздух серебренной волной наполнил мои легкие.

— Прости, — прошептал он, глупо прошептал, как в дешевой мелодраме. Плевать я хотела на его извинения! Схватив Максима за ворот куртки, я притянула его к себе и приблизила свои губы к его, ощущая его немного пьяное дыхание. И Максим понял, обнял меня за талию и вновь поцеловал. Теперь уже иначе, нежно и зовуще… И поняла я в этот миг, что и не любила никогда, собственно, этого Дала, а просто душа моя изнывала в ожидании его, Максима…

7

Утром мне взгрустнулось. Старушка справилась по хозяйству и пошла сплетничать подругам, а Максим натягивал на себя старую куртку, намереваясь исполнить поручение бабушки — нарубить дров. Дров было много, моей помощи там не требовалось, и я вновь вздохнула, не вовремя вспомнив, что дома был телевизор, магнитофон, а здесь? А здесь ничего…

— Что заскучала, котенок? — ласково спросил Максим, целуя меня в шею. Приятно! Прижавшись к нему спиной, я тихонько вздохнула:

— Давай, я с тобой!

— Там холодно, малышка, — протяжно, как ребенку, ответил Максим, и я, посмотрев на улицу, вновь вздохнула. И в самом деле холодно. Вон, ветер какой! Может, наконец-то снег пойдет… — Ну вот, опять эта грустная мина. Сейчас улыбнешься… У меня кое-что для тебя есть! Максим протянул мне что-то черное и плоское, и я ахнула!

Портативный компьютер! Взвизгнув от восторга, я поцеловала Максима в губы и отправилась в хату осваивать новую игрушку, а Максим незаметно вышел на улицу. Некоторое время мне пришлось повозиться, чтобы включить своего плоского приятеля, который меня сразу же порадовал неплохой скоростью и красивой заставкой. Дальше я уже и не лазила: без труда отыскав на рабочем столе свой файл, я щелкнула на нем пока еще непривычной мышкой и продолжила писать…

«Я снова в ту ночь оказалась в компании интеллигента и ненавидящего блатных верзилы. Старая лошадь дотянула таки усталую компанию до обещанной деревни, но уже на закате. Почуяв приближение дома и горячительной заправки, проснулся и захр-возница, прикрикнул на свою лошаденку, встревожил задремавших попутчиков. На лице его показалось недовольное выражение, как у обиженного ребенка. Поменяв позу, он принялся растирать явно затекшие ноги, в то время как его друг рассматривал саму деревню. Здесь было не так бедно, как в деревне Дала. Захры здесь были откормленные и не столь пропившиеся, как там, храм посреди площади казался гораздо величественнее, а дома выделялись красивой резьбой и причудливо украшенными наличниками. Либо это была зажиточная деревня, либо та — бедной. Даже коты здесь были, как и полагается котам — нормальные, а не облезлые доски с глазами… Но интеллигента местные красоты волновали мало. Спрыгнув на землю возле храма, он, почтительно склонив голову, направился внутрь, в то время, как его дружок приплясывал на площади, пытаясь согреться и размять затекшие конечности. Я осталась с ним, и не зря — не успел мой худой дружок дойти до храма, как в дверях величественного здания показался жрец собственной персоной. Он здесь тоже был особый — маленький, полноватый, с доброй улыбкой на откормленном лице и маслеными глазками: