Макорин жених - [7]

Работали коммунары все скопом, питались из общего котла, жили в огромном купеческом доме вместе, так что трудно было разобраться, где какая семья. Несмотря на все это, хозяйство коммуны шло в гору. И скот держался в теле, и урожаи удались добрые, и даже на пустыре за церковной оградой завелась пасека — коммунары чай пили с душистым медом.

Соседи захаживали в коммуну, посматривали, прикидывали, что да как. Иные уходили молча, иные, почесывая загривок, спрашивали, нельзя ли записаться. Егор Бережной тоже бывал в огромной с низким потолком купеческой зале, превращенной в коммунарскую столовую, похмыкивал, глядя на длинные, покрытые рыжими клеенками столы. Ему все это казалось не всамделишным, пустой забавой. И вот, когда по всему сельсовету стали создаваться колхозы, Егор крепко задумался. Оставить отцовскую избу, пойти в такую шумную ночлежку, есть-пить не по-крестьянски за своим столом, у чугунка с духовитой рассыпчатой картошкой, а за длиннющим клеенчатым верстаком, из чужой оловянной миски — нет, благодарю покорно, не хочется. Егор молча сидел на собраниях, где клокотали страсти. Удивительное дело, в душе он не осуждал тех, кто ратовал за колхозы, даже соглашался с ними, но когда дело доходило до записи, отодвигался подальше в угол.

А в деревнях один за другим возникали колхозы. Повсюду стоял вой и гам. Случалось, что хозяин тащил корову за рога на колхозный двор, а хозяйка держала ее за хвост, голосила, словно под ножом. Кулаки взялись за обрезы — и в бедняцких активистов полетели пули. Началось раскулачивание, и деревенские богатеи кинулись в бега, припрятывая добро, раздавая имущество соседям, а то и уничтожая. Кое-где, как тогда говорили, кукарекнул «красный петух». В ответ бедняцкие комитеты еще крепче завинтили гайки. Случалось, с кулаком прихватывали и середняка. Нашлись горячие головы, что стали насильно загонять крестьян в колхозы. Раздавались голоса, что тем, кто не хочет вступать в колхоз, место на Сивом болоте.

Егор Бережной думал-думал, запряг Рыжка, привязал к дровням короб со снедью и под вечерок укатил подальше от греха.

2

Дорога на Сузём тянется волоком верст девяносто. В половине ее стоит постоялый двор. Рыжко, увидев сквозь деревья огоньки, прибавил рыси. Огромная черная изба с тремя малюсенькими окошечками манила, обещая тепло и отдых. Но заехать во двор Егор не мог. До самых ворот двор был заставлен возами с поднятыми вверх оглоблями. Егор подошел к первым саням, потрогал, что на возу. Фанера. Видать, извоз с фанерного завода. Экая незадача! Неужели не найдется места Рыжку? Он привязал коня к сосне и пошел в избу. За столом вокруг двухведерного самовара сидели ямщики, блаженствуя над дымящимися блюдцами. По лавкам и на полу лежали спящие. Егор, осторожно шагая через ноги и головы, пробрался к столу.

— Здорово ночевали, путники!

— Проходи-ко, ежели не шутишь…

— Шутить-то не время. Мне бы, мужики, лошадь во двор поставить, возы в усторонье кабы отодвинуть…

— Ишь ты, шустрый какой! А постоит твой рысак и за воротами. Сверни в сторонку да привяжи меж сосен, никуда не денется.

Егор постоял, подумал.

— Да ведь, парень, как сказать… Двор-то вроде не твой собственный, — проговорил он.

— А, может, твой? Давай, ямщики, бросай чаи, беги очищать двор. Барин приехал…

— Сейчас, только самовар опростаем…

— Барина надо уважить. Нынче бар-то не часто встретишь…

— Как же, честь добра, да съесть нельзя…

Самовар уж был почти опорожнен, когда Егор снова появился в избе. Он молча снял кафтан, бросил его на полати и сам залез вслед.

— Что, приятель, без чаю-то? С морозу милое дело, — подмигнул крайний за столом ямщик.

Егор не ответил.

— Уж шибко ты строг. Молчком не отделаешься. Жить в соседях — быть в беседах.

Егор молчал.

Ямщики постепенно все улеглись. Прикрутили фитиль у лампы. Изба захрапела.

Утром ямщики, выйдя на двор, были ошеломлены. Его середина оказалась пустой. Под навесом стояли дровни с торбой на оглоблях, из которой лениво выбирал овес рыжий меринок. Осмотревшись, ямщики увидели, что их возы стоят вплотную один к другому вдоль забора. Кто их так поставил, уму непостижимо. Неужели один-одинешенек тот молодец, что мирно почивает на полатях? А кто другой? Так или этак, а надо возы разобрать, вытянуть на середину двора. Не простое это дело. Скопом взялись за оглобли — не каждый воз сразу подавался. А парнище тот в одиночку со всеми возами управился. Силен мужик! Где такой и уродился?

Пока ямщики кряхтели со своими возами, Егор слез с полатей, закусил, напился холодной воды из ушата и, выйдя на двор, стал запрягать Рыжка. Все смотрели на него, ни слова не говоря. И только когда он выехал со двора, кто-то промолвил:

— Это, ребята, поди, сам черт…

Ямщики помалкивали: черт ли, не черт ли, а с таким лучше не связываться.

3

В новеньком лесном поселке Сузём было шумно. Хотя пахнущие сосновой смолью бараки наполовину пустовали, Егору после деревенской тишины жизнь здесь показалась беспокойной. Да и работа под доглядом десятника приходилась не по сердцу. А тут еще казенный обоз — кони высоченные, страх посмотреть. А конюхи в бараньих замызганных полушубках, зубоскалы и охальники, видавшие виды. Нет, не по нутру Егору такое житье. И когда он услышал, что в верховья реки уходит по стародревнему обычаю лесорубческая ватажка, присоединился к ней. Знакомые мужики охотно взяли Егора — парень работный, не лежебок, чего ж не взять.