Макорин жених - [51]

— Ты без меня, смотри, не опорожни бутылку-то… вместе…

Синяков, погрузневший, встал, сбросил пиджак и зашагал в горницу, забыв снять валенки, по лоснящемуся полу. Анфиса ахнула.

— Федор!

Ласковой и доброй женки как не бывало. Анфиса ощетинилась, глаза округлились, вся она стала похожа на рассерженную кошку, даже зафыркала очень похоже. Синяков понял свою оплошность, вернулся к порогу кухни и стал снимать валенки. Но было уже поздно: Анфиса масляной тряпкой затирала еле заметные следы на полу, зло ворчала. В это время раздался легкий шорох в сенях, послышались шаги, и на пороге показался Харлам Леденцов. Увидев Синякова, он на мгновение опешил, но сразу же загрохотал могучим басом:

— Долго ты, председатель, в лесу пропадал. Ждал я, ждал, насилу дождался. Сказали: дома Синяков, я с ходу и к тебе. Дело у меня есть, председатель, очень сурьезное… Ты с дороги устал, — псаломщик покосился на бутылку, — но уж не прогоняй меня, дай решение…

Синяков, насупившись, сидел у стола. Настроение у него было гадкое. А тут еще этому чего-то понадобилось, на ночь глядя. Он не взглянул на псаломщика.

— Что у тебя такое нетерпящее?

Леденцов окончательно оправился, без всякого приглашения сел к столу, положил на середину стола шапку.

— Я к тебе не от себя, Федор Иванович, а от прихода…

— От какого еще прихода? — вскинул брови Синяков.

— От нашего, от верующих…

Псаломщик незаметно мигнул Анфисе, которая выглядывала из-за косяка горничной двери. Она вышла, чиннехонько поклонилась Леденцову.

— Здравствуешь, Харлам Мефодьевич! Поздненько ты что-то прикатил?

— Понадобится, так пойдешь хоть ночью, — учтиво ответил Харлам, состроив при этом смешную гримасу.

Хозяйка захлопотала у стола.

— Чего же ты, Федя, не потчуешь гостя? Придвигайся-ко, Харлам Мефодьевич, да поддержи компанию с хозяином.

Она налила водки в мужнину, в свою рюмки и достала из шкафика третью, но не рюмку, а медную стопку.

— Ты не обессудь, гостюшко, посуды-то у нас винной мало, не держим. Хозяин у меня не питок, так вот только, с дороги… Принимай-ко…

Харлам не стал заставлять уговаривать себя. Анфиса пригубила. Синяков не притронулся к рюмке. Леденцов, не обращая на это внимания, аппетитно захрустел рыжиками, бровью указывая Анфисе, чтоб подлила в стопку снова.

— Так вот, Федор Иванович, верующие желают открыть церковь в старой часовне, где нынче склад у потребиловки. Надо уважить верующих, трудящиеся они, — начал Леденцов таким тоном, будто он не просил, а давал указание.

— Есть церковь в Пустыне, и хватит им, — буркнул Синяков.

— Далеко! Походи-ко сам в такую даль…

— А я никого и не посылаю…

Псаломщик без стеснения выпивал стопку за стопкой, говорил кругло и многословно, иногда прибегал к священному писанию, иногда переходил на деловой язык с употреблением самых модных советских терминов. Не забывал в то же время строить Анфисе уморительные рожи, так что той приходилось то и дело прикрываться пяльцами с вышивкой. Синяков неохотно и грубовато отбивался, от назойливого посетителя, а больше молчал. Но в конце концов не выдержал, встал, прошелся по кухне, смешно шлепая босыми ногами. Заметил язвительный взгляд псаломщика, вскипел.

— Поезжай-ка на лесозаготовки, Леденцов, лучше дело будет. Никакой мы тебе церкви открывать не станем. И разговор окончен. Допивай и очищай кухню. Спать хочу.

Леденцов заерзал на лавке, поняв, что перехватил лишка. Он попытался исправить положение уступчивостью.

— Так я, конечно, не настаиваю… Ежели нельзя, то…

Но тут не в пору вступилась Анфиса.

— Чего ты упрямишься, Федор? Эка невидаль — старая часовня! Она наполовину развалилась. Отдай ты ее верующим. Тебе же добром отплатят…

Синяков остановился перед женой, уставился на нее, будто силясь узнать, и сказал, сдерживая гнев:

— Иди в горницу.

— Вот еще! Я тебе не раба, чтобы так помыкать.

— Я что сказал? Иди в горницу, — повторил Синяков.

— А не пойду! — с вызовом крикнула Анфиса, но осеклась, взглянув на мужа. Она вспомнила полено и засеменила из кухни. Синяков повернулся к Леденцову и безмолвно уперся в него взглядом. Тот поспешно схватил шапку, с сожалением посмотрел на остаток водки в бутылке и нырнул в дверь.

— Так-то лучше, — сказал Синяков, запер дверь и полез на полати.

3

Неделю спустя Семен Бычихин с поручением Платониды поехал в город Великий Устюг, к архиерею. Подъезжая к перевозу, с прибрежного холма Семен положил сорок поклонов сорока устюжским церквам. Хотя действующими были две-три церкви, но купола у всех горели ярко, позолота еще не слиняла. Семен не сразу нашел архиерейское обиталище. В бывших архиерейских палатах разместились кустарные мастерские, а где живет «владыка» и существует ли он, встречные не знали. Но Бычихин был упорен в поисках, и он нашел. Ему указали низенькую пристройку у собора — бывшую сторожку. Вот тут и благоденствует ныне «владыка». Семен долго стучался. Дверь открыл мужчина в пиджаке и плисовых штанах, заправленных в высокие сапоги, с подстриженной бородой и недлинными волосами. «Наверно, архиерейский служитель», — подумал Бычихин. Он благочестиво перекрестился, ступая за порог.

— Вам кого? — настороженно спросил мужчина в пиджаке.