Македонский Лев - [74]

Мотак подошел к постели. — Выпей это, — мягко проговорил он. Без единого слова Парменион принял отвар из его рук и отпил. — Выпей всё, — приказал Мотак, и спартанец молча подчинился.

Мотак забрал пустую чашу, поставив ее на пол рядом с кроватью. — Как твои боли? — спросил он, взяв Пармениона за руку.

— Отступают, — ответил спартанец отрешенным голосом.

— Ты проспал пять дней. Пропустил празднества — все так отплясывали на агоре. Ты бы только видел.

Глаза Пармениона закрылись, его голос зазвучал шепотом. — Она приходила ко мне, Мотак. Преодолев смерть, она пришла ко мне. Она спасла меня на Холмах Скорби.

— Кто приходил к тебе?

— Дерая. Она была по-прежнему молода и красива. — Слезы навернулись Пармениону на глаза. — Она освободила меня, сняла боль.

Мотак усилием воли проглотил правду, слова которой застряли у него в горле. — Хорошо, — сказал он наконец. — Это хорошо. А теперь тебе пора покинуть эту постель и вдохнуть немного свежего воздуха в свои легкие. Вот, позволь я помогу тебе. — Взяв Пармениона за руку, он осторожно поставил хозяина на ноги.

Парменион покачнулся, но затем выпрямился. Мотак взял чистый белый хитон, помог Пармениону одеться и вывел его во внутренний дворик.

Небо было пасмурным, но день стоял теплый, дул свежий бриз. Мотак принес Пармениону блюдо из фиг и сушеной рыбы, и был немало удивлен, что спартанец съел всё подчистую.

В последующие дни сила возвращалась в ослабевшие члены Пармениона, Аргон дважды приходил в дом, обследовал череп спартанца и с удовлетворением замечал, что рак заснул.

Но Парменион по-прежнему не выходил из дома. Он часто спал и не интересовался происходящими в Фивах событиями. Каждый день он выпивал приготовленный Мотаком отвар, ел легкий завтрак и дремал до самого вечера. Обеспокоенный апатией Пармениона, Мотак вызвал Аргона.

— Не беспокойся, — сказал ему толстяк. — Это всё сильфиум — это также сильное снотворное средство. Но его тело приспособится к нему, и скоро этот эффект пройдет.

Все это время Эпаминонд не приходил. Мотак сказал Памрениону, что фиванец формирует новый городской совет, в который войдут другие участники мятежного заговора, в то время как воин Пелопид собрал около пятисот молодых Фиванских мужчин и готовил их к войне, которая почти наверняка скоро последует. Парменион слушал новости без малейшего оживления, не делился своим мнением и не задавал вопросов.

Спустя месяц со взятия Кадмеи, Парменион услышал приветственные возгласы на улице и послал Мотака выяснить, в чем дело. Фиванец вернулся через несколько минут. — Прибыло Афинское войско, — объявил он. — Они пришли помочь нам против спартанцев.

— По-моему, это маловероятно, — заметил Парменион. — Афиняне не в том положении, чтобы воевать со Спартой; у них мало сухопутных войск, а у Спарты есть три армии, которые подойдут к Афинам почти не встретив сопротивления. Пойди и узнай больше.

Мотак выбежал из дома довольный. Голос Пармениона звучал резко, повелительно, и Мотак почувствовал себя человеком, увидевшим первые лучи весеннего солнца после долгой зимы. У него ушло два часа, чтобы найти Эпаминонда, который возвращался с совещания в Кадмее. Фиванский лидер выглядел ослабевшим, его плечи были ссутулены, а глаза тусклы.

— Парменион спрашивает о солдатах, — сказал Мотак, двигаясь рядом с мужчиной через толпу.

— Это наемники, — ответил ему Эпаминонд. — Калепий нанял их в Афинах. Как там Парменион?

— Такой же, каким был когда-то, — сказал Мотак, и Эпаминонд просиял.

— Я вернусь с тобой. Мне необходимо поговорить с ним.

Грозный шторм бушевал над городом, когда трое мужчин уселись на скамьи в андроне, и молнии мелькали за окнами как стрелы Ареса. Эпаминонд откинулся назад, положив голову на обшитую каймой подушку и прикрыв глаза. — Теперь начались долгие и бессмысленные дебаты, — проговорил он. — Мне начинает казаться, что выдворение спартанцев из города было само по себе пустяковым делом по сравнению с вырабатыванием ясной и последовательной политики. Кто-то хочет нанять для обороны города наемников, кто-то желает встретить спартанцев в чистом поле. Еще больше тех, кто советует сидеть и ждать, пока Афины не перейдут на нашу сторону. Калепий говорит, что афиняне восторжены нашим восстанием и обещают нам всё что угодно — кроме настоящей поддержки. Они весьма обрадованы увидеть спартанцев посрамленными, но палец о палец не ударят, чтобы как-то нам помочь.

— А что насчет Спартанской армии? — спросил Парменион.

— У Клеомброта стоит семь тысяч под Мегарой — два дня пешего марша от нас. Покамест он ничего не предпринимал. Каскус сейчас с ним; мы ни за что не должны были позволить ему уйти. На Калепии лежит большая вина за этого предателя, родня он ему или нет. Каскус рассказывает всем, кто готов его слушать, что Фиванский мятеж был подстроен шайкой коварных изгнанников, и что народ их не поддерживает. Он убеждает Клеомброта выступить на Фивы и уверяет, что население Фив поднимется против мятежников.

— Так почему же спартанцы не выступают? — спросил Мотак.

— Агесилай болен. Некоторые говорят, что он при смерти и что все скверные приметы налицо. Надеюсь, он и правда умрет.