Македонский Лев - [147]

Филипп хмыкнул. — Этого не случится, друг мой; так предначертано богами. И, как бы там ни было, со мной прибыл для защиты сам Македонский Лев. — Он снова засмеялся над беспокойством Пармениона. — Знаешь, тебе, пожалуй, стоит подумать, не взять ли жену — или любовницу. Ты чересчур серьезен.

Высокая жещина в черных одеждах подошла к ним, низко кланяясь.

— Добро пожаловать в Самофракию, государь Филипп, — сказала она.

— Прекрасно, — прошептал Парменион. — Парад, наверное, уже подготовлен. — Женщина насмешливо посмотрела на него, затем снова переключилась на Филиппа.

— Сегодня вечером будет дан пир в твою честь, а завтра состоится охота в верхних холмах.

Филипп взял ее за руку, поцеловал ладонь. — Благодарю тебя, благородная женщина. Это для меня большая честь быть встреченным посланницей такой грации и красоты. Но как ты узнала о моем прибытии?

Женщина улыбнулась, но не ответила.

Она провела их через наводненный народом городской порт к месту, где ожидали еще две женщины, держащие за удила двух белых жеребцов. Первая из них указала в сторону белостенного дворца, что стоял в миле к северу. — Ваши покои готовы, о благородные мужи. Надеюсь, эти кони придутся вам по душе.

— Благодарю, — ответил Филипп. Животные были хороши на первый взгляд, но грудь у обоих была неширокой, а это, как знал Филипп, означало мало места для легких и сердца, и, следовательно, им недоставало силы и выносливости.

Двое мужчин оседлали коней и медленно поехали ко дворцу, женщины сопровождали их пешком.

В полях слева и справа лошади щипали траву. Они были тонконоги, многие из них — с выгнутыми спинами, позвонки выпирали на них, делая их неудобными для верховой езды.

Филипп с трудом скрывал свое отвращение. — Зачем вообще содержать этих бесполезных животин? — спросил он Пармениона.

Спартанец откинулся в седле. — Повозки и колесницы, государь, но не всадники. Очевидно, они не обучаются верховой езде.

Царь хмыкнул. Ничто так не печалило македонца, как плохое коневодство.

Бодрое настроение вернулось к нему во дворце, где их встретили еще три прекрасных женщины, одетых в зеленое и желтое. — Здесь что, совсем нет мужчин? — спросил он.

— Только ты и твой спутник, государь, — ответила одна из них. Их провели в роскошные покои с покрытыми шелком постелями и обшитыми золотом занавесками.

— Если тебе будет что-то угодно, господин, то стоит лишь спросить, — сказала молодая девушка с волосами цвета воронова крыла.

Филипп ухмыльнулся и взял ее за талию. — А что именно значит «что угодно»? — спросил он.

Ее рука скользнула ему под тунику, лаская кожу с внутренней стороны его бедра. — Это значит ровно то, что ты захочешь, что бы это значило, — сказала она.

Парменион прошел к окну, откинул занавески и устремил взор на луга и поля. Он до смерти устал и хотел лишь принять ванну. Услышав за спиной хихиканье девицы, он тихо выругался.

— Что с тобой, стратег? — спросил Филипп, и Парменион обернулся к нему. Девицы ушли.

— Меня просто бесит этот якобы покой.

— Прими мой совет. Насладись обществом этих женщин, это полезно для духа.

— Может быть, я так и сделаю, — сказал ему Парменион.

Филипп наполнил две чаши вином из кувшина с низкого столика и протянул одну Пармениону. — Посиди со мной немного, дружище, — сказал Царь, знаком приглашая Пармениона сесть на скамью. — Когда я был в Фивах, мне рассказывали о твоей любви к жрице по имени Фетида…

— Я не желаю говорить об этом, государь.

— Ты никогда не говорил мне ни о ней, ни о другой женщине, которую любил. Почему?

Парменион тяжело сглотнул и отвел глаза. — Какой смысл говорить о прошлом? Что это даст?

— Иногда это дает выпустить пар, Парменион.

Военачальник закрыл глаза, отгоняя наплыв воспоминаний. — Я… любил двух женщин. Обе, каждая по-своему, умерли из-за меня. Первую звали Дерая, и она была спартанкой. Из-за нашей… любви… ее принесли в жертву: бросили в море у берегов Азии. Второй была Фетида; ее убили головорезы, подосланные Агесилаем. Других не было. Никого больше я не полюблю, чтобы никто снова не погиб из-за меня. Теперь, если это устроит тебя, государь, я бы предпочел…

— Это не устроит меня, — перебил Филипп. — То, что люди умирают, — это факт жизни. Моя первая жена, Фила, умерла всего через год после свадьбы. Я боготворил ее; в ночь, когда ее не стало, я хотел перерезать себе горло и отправиться за ней в Аид. Но я не сделал этого — и теперь нахожусь здесь, чтобы встретиться с женщиной из снов.

— Я рад за тебя, — холодно проговорил Парменион. — Но мы разные люди, ты и я.

— Не такие уж и разные, — перебил Филипп. — Просто ты носишь броню не только на теле, но и на душе. Я младше тебя, мой друг, но в этом я по сравнению с тобой как отец перед сыном. Тебе нужна жена, тебе нужны свои сыновья. Не отказывай себе в любви. Твой отец, кем бы он ни был, преподнес тебя миру, как великий дар. Ты — его бессмертие. Твои сыновья, в свою очередь, станут тем же самым для тебя. Хорошо, я оставлю свои нравоучения насегодня. Приму ванну, а потом пошлю за той крутобедрой девицей. Ну а ты, полагаю, пойдешь изучать дворцовые окрестности на предмет естественных укрытий и затаившихся там головорезов.