Македонский Лев - [149]

Но теперь голова его раскалывалась, тело ослабло. Последнее ощущение было ему особенно неприятно.

Одевшись в чистый темно-зеленый хитон, он сел на скамью и стал ждать, когда принесут воды. Темноволосая девушка принесла ее, и он принялся жадно пить. Она поднесла ему серебряную коробочку, откинув крышку и показывая темные сухие семена.

— Они восстановят твою силу, — пообещала она.

Он сильно мучился, однако отстранил ее в сторону. — Что насчет Великой Жрицы? — спросил он.

— Она будет здесь вечером, господин. Я скажу ей о твоем приглашении.

— Сколько еще гостей в этом дворце?

— Сейчас только одна — госпожа Олимпиада.

— Олимпиада? Откуда она?

— Из Египта, господин. Она — дочь Царя.

— Тогда я повидаюсь с ней, — сказал Филипп.

Девушка, похоже, испугалась — а затем забеспокоилась. — Нет, господин, это запрещено. Она проходит Ритуал Союза. Ни один мужчина не должен видеть ее до назначенной ночи — в особенности ее нареченный. Боги ослепят его за это!

— Пришли ко мне Пармениона.

— Его нет во дворце, господин. Его видели бегающим на холмах на рассвете.

— Тогда скажи ему, когда он вернется, — буркнул Филипп. — А теперь оставь меня!

После того, как она ушла, Филипп на миг почувствовал стыд за то, что так грубо говорил с ней, но он был так раздражен, что это чувство очень скоро прошло.

Он целый час ходил по комнате взад-вперед, потом позавтракал грушами и козьим сыром и вышел на луг возле дворца. Его настроение не улучшилось, когда он увидел там лошадей, тонконогих и малохольных. Он расположился у широких ворот и стал смотреть на холмы, где паслись козы и овцы, за которыми приглядывал тощий мальчишка.

Что с тобой такое, Филипп? Женщины были на удивление покладисты и изобретательны в постели. Обычно, после ночи любовных утех, он просыпался и чувствовал себя как молодой Геракл. Это всё те проклятые семена, подумал он. Никогда больше! Он увидел бегущего по склону Пармениона и окликнул его. Спартанец замедлил бег.

— Доброе утро, государь. Ты рано поднялся.

— Я бодрствую уже несколько часов, — сказал Филипп. Парменион облокотился о забор, растягивая мышцы икр. — Ты по-прежнему быстр, Леон. Думаю, ты сможешь обогнать любого даже сейчас.

— Если б это было так, государь. Но я не пытаюсь одурачить себя. Что-то не так?

— Это так заметно?

— Ты похож на тучу.

— Это всё из-за ожидания, Парменион. Два года я ждал этот день, и теперь я не могу больше вынести этого. Она здесь. Ее зовут Олимпиада… и мне нельзя увидеть ее. Боги, видишь ли! Я — Филипп! И я получу то, что хочу!

Парменион кивнул. — Мы пребываем здесь всего день, государь. Потерпи. Ты говорил, что это предначертано богами, так пусть все идет своим чередом. Почему бы тебе не побегать немного? Это прояснит твои мысли.

— Я погоняюсь с тобой вон до той рощи, — сказал Филипп, внезапно пустившись бегом. Утренний бриз приятно веял в лицо, и гонка вновь вернула ему радость жизни, а головная боль пропала. Он услышал Пармениона прямо у себя за спиной и ускорился, устремившись к вершине холма. Для него ничего не значило то, что спартанец бегал перед этим уже больше часа. Главным для него сейчас было само соревнование. Он перемахнул через низкий валун и побежал к деревьям в ста шагах впереди. Его дыхание стало более прерывистым, и он почувствовал тепло в мышцах икр, но также услышал спартанца у себя за спиной. Он замедлил бег. Парменион поравнялся с ним. Филипп вытянул руку и толкнул Пармениона, лишив равновесия. Спартанец оступился и чуть не упал, уступив Филиппу самую малость перед первым деревом, добежав до которого тот постучал по стволу ладонью.

— Нечестная тактика! — крикнул Парменион.

— Победа, — тихо ответил Филипп, повалившись на землю и раскинув руки, с красным лицом и частым сбивчивым дыханием. Он восстановил силы за несколько минут, и тогда двое мужчин расположились в тени, рассматривая поля и горы, однако глаза Филиппа то и дело возвращались к белому мраморному дворцу.

— У меня будет такой же дом, — произнес он. — Даже боги почтут за честь жить в нем. Однажды у меня будет всё это, Парменион.

— Это всё, чего ты желаешь, государь?

— Нет. Чего хочет всякий мужчина? Приключений. Власти. Я часто думаю о Бардилле — старый, увядший, почти что мертвый. Я смотрю на себя и вижу молодое, сильное тело. Но меня не одурачишь, Парменион. Бардилл — это отражение того, каким станет Филипп. Я хочу прожить свою жизнь по-полной. Не хочу, чтобы сожаление омрачало мой старческий рассудок.

— Ты многого хочешь, Филипп, — мягко произнес Парменион. — Сожаление посещает всех — даже Царей.

Филипп посмотрел на Пармениона и улыбнулся. — Два года я просил тебя называть меня просто по-имени, когда мы одни — но ты ждал до этого дня. Почему?

Спартанец пожал плечами. — Нынче вообще странные дни. Вчера ты говорил со мной как отец. Потом я встретил женщину и испытал чувство, которого не знал вот уже десять лет. Сегодня я чувствую себя… иначе — снова как молодой мужчина.

— Ты переспал с ней?

Парменион усмехнулся. — Порой, Филипп, твоя предсказуемость изумляет меня. Нет, я не переспал с ней. Но, честно говоря, хотел бы. И это желание было мне чуждо уже очень давно. Кстати, сколько женщин ты имел прошлой ночью в своих покоях? Судя по звукам, там у тебя была целая труппа танцовщиц.