Македонский Лев - [148]

Парменион рассмеялся задорным, бодрым смехом. — Ты чересчур хорошо меня знаешь, молодой отец.

— Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы ты пришелся мне по душе, а это само по себе большая редкость, — сказал Филипп.

Парменион прошел через дворцовые сады к холмам, возвышавшимся над заливом. Там он увидел стадо овец и зеленого мальчишку, стерегущего их. Мальчишка замахал руками. Парменион улыбнулся ему и пошел дальше, вдоль стены из высушенных кирпичей, которая поднималась к вершине холма. Он вышел к роще деревьев, кроны которых украшали розовые и белые бутоны, сел в их тени и задремал.

Проснувшись, он увидел высокую стройную женщину, которая шла к нему. Он встал, напрягая глаза, чтобы увидеть ее лицо. Лишь на миг ему привиделось, что ее волосы меняют цвет. На первый взгляд они были цвета солнца, чуть тронутые серебром, но когда он взглянул на них еще раз, они были черными. Должно быть, игра света, подумал он. Он поклонился, когда она подошла. На первый взгляд ее одежды казались черными как ночь, но вот она пошевелилась — и складки поймали свет, став насыщенно синими, как океанские воды. Ее лицо было скрыто вуалью — знак недавней утраты.

— Добро пожаловать, странник, — сказала она удивительно знакомым и в то же время волнующим голосом.

— Это твоя земля, госпожа?

— Нет. Всё, что ты видишь здесь, принадлежит госпоже Аиде. Я здесь тоже чужестранка. Откуда ты?

— Из Македонии, — ответил он.

— А где был до этого?

— Спарта и Фивы.

— Так ты солдат?

— Это так заметно? — спросил он, потому что сейчас на нем был лишь простой голубой хитон и сандалии.

— Твои голени светлее, чем икры, из чего я могу заключить, что обычно они прикрыты поножами. Твой лоб тоже загорел не так сильно, как остальное лицо.

— Ты очень наблюдательна. — Он попытался разглядеть лицо под вуалью, но в итоге сдался. Глаза, которые он различил за тканью, показались ему темными, как опалы. — Ты посидишь со мной недолго? — спросил он вдруг, удивляя самого себя.

— Здесь приятно, — мягко сказала она. — Я останусь с тобой на некоторое время. Что привело тебя в Самофракию?

— У меня есть друг — он прибыл сюда, чтобы встретиться с будущей невестой. А откуда ты?

— Я живу за морем в Азии, но много путешествую. Давно я не была в Спарте. А когда ты там жил?

— Я провел там все свое детство.

— Твоя жена тоже спартанка?

— У меня нет жены.

— Тебе не нравятся женщины?

— Конечно нравятся, — мягко ответил он. — Мужчин-любовников у меня тоже нет. У меня… была жена. Ее звали Фетида. Она умерла.

— Она была твоей самой большой любовью? — задала вопрос женщина.

— Нет, — признался он, — но она была хорошей женщиной — верной, любящей, храброй. Но почему мы все говорим обо мне? Ты носишь траур? Или можешь поднять вуаль?

— Я в трауре. Как тебя зовут, солдат?

— Друзья зовут меня Савра, — сказал он, не желая открыть ей имя, которое с трепетом шептали в городах по всему миру.

— Будь счастлив, Савра, — сказала она, изящно вставая.

— Тебе уже пора? Я… мне приятно беседовать с тобой, — нескладно пробормотал он.

— Да, мне пора.

Он встал и подал руку. На миг она отстранилась, но потом дотронулась до его пальцев. Парменион почувствовал, как учащается его пульс, ему до смерти захотелось протянуть руку и откинуть вуаль. Он поднял ее руку к губам и поцеловал, затем с неохотой отпустил ее.

Она ушла без слова, и Парменион тяжело опустился на землю, удивленный собственными чувствами к незнакомке. Возможно, разговор с Филиппом оставил глубокий отзвук в его душе, подумалось ему. Теперь она скрылась за склоном холма. Вдруг он побежал, чтобы в последний раз поймать взглядом ее удаляющийся силуэт.

Она шла к дальним лесам, и когда свет солнца упал на нее, ему вновь показалось, что ее волосы были рыже-золотыми.

***

Внезапно начавшиеся подергивания мышц левой руки разбудили Филиппа за час до рассвета. Он посмотрел на золотоволосую девицу, которая спала у него на бицепсе, и осторожно освободил свою руку. Кто-то зашевелился справа от него. Вторая девушка, темноволосая и прекрасная, открыла глаза и улыбнулась ему.

— Ты хорошо спал, господин? — спросила она, скользя пальцами по его животу.

— Превосходно, — ответил он, обхватив пальцами ее запястье. — Но теперь мне нужны ответы на кое-какие вопросы.

— А эти вопросы не могут подождать? — прошептала она, повернувшись к нему всем телом.

— Не могут, — сказал он ей строго. — Кому принадлежит этот дворец?

— Госпоже Аиде.

— Это имя мне ничего не говорит.

— Она — Верховная Жрица Мистерий, — сказала девушка.

— Что ж, дорогуша, скажи ей, что я желаю видеть ее.

— Да, господин. — Девушка отбросила одеяло и встала. Филипп посмотрел на ее длинную спину и тонкую талию, взгляд соскользнул на крутые бедра и совершенные ягодицы.

— Сейчас же! — приказал он строже, чем требовалось. — Быстро иди!

Блондинка проснулась и сладко зевнула. — Вон! — прорычал Филипп. — И велите кому-нибудь принести кувшин с холодной водой. — Когда они ушли, Царь встал, протер глаза, подавляя пульсации в своей голове, и отдернул занавески широкого окна.

Солнечный свет пронзил его мозг, и он отвернулся с проклятьем на устах. Вино было крепким, но ему было плохо из-за черных зерен, которые он так отчетливо запомнил. Девушки принесли их в маленьких серебряных коробочках, и дали их Филиппу после первого акта любовных утех. Семена иссушали язык, но воспламеняли разум и тело. Цвета казались невыразимо яркими, а осязание, вкус и слух усилились во сто крат. Сила Филиппа возросла — а вместе с ней и аппетиты.