Макаров чешет затылок - [4]
Это вам известно, а больше никто не знает об этом. Это тоже имеет значение. Улыбка получилась кривая и натянутая. День рождения, где богатству подарков придавалось слишком большое значение. Там было три слова: дорого, громоздко и ненужно.
Но про тщеславие не говорят, что оно бушует.
А дело, конечно, в том, крупное оно или мелкое.
У него все крупное: и недостатки и подлости, если уж на то пошло. Я не понял этого движения. С меня хватит и первой реакции. С меня хватит и коричневых лабиринтов. На самом деле, конечно, важней всего метонимия. И Прага, конечно. И доклад Златы. Я возвращусь, превозмогая тлен. Свой тлен и ваш плен. Злоупотреблял и я когда-то точкой. Как и именительным падежом. Подписано Грибачевым. Не может не ухмыльнуться. Не надо лишать его этих маленьких радостей. Точно так же, как не надо мне говорить, о чем мне можно, а о чем нельзя писать.
А то я вообще никаких слов не буду употреблять и вам же хуже будет. А тогда они попадут к другому читателю и это будет еще хуже. Я не знал, что британскую орфографию нужно изучать на латинской машинке и что из-за этого я не смогу стенографировать западные передачи. Я не знал, что это остановит. А не пишет он потому, что не может без грамматических ошибок и боится, что будут смеяться. Только и всего. Я не знал, что только это его останавливает. А потом вы будете всем показывать и козырять моим письмом. Я не знал, что только из-за этого я не получил письменный отзыв на «Мутную воду». Осторожность в эпистолярном жанре просто убийственна. Так и Шамфор же жил под той же эгидой. Да, но расцвет эпистолярного жанра был до Шамфора. И этого боцмана вы хотели пригласить в качестве лоцмана! Первая реакция была правильная. О том, что это роман, пока не было ни слова. А неведомые пределы – только красивая фраза: все тут всем ведомо и дорога не такая беспредельная. Возьми 6 страниц из 1953 года и ты увидишь, что и там было то же самое.
Новое завещание не оставил. Для него в силе старое или предидущий вариант. Он все дожидается смерти классика. А классик в том смысле и классик, что для того чтобы стать в общем мнении классиком ему недостает только умереть. Значит срабатывало и тут самое мимолетное из чтений. Значит отбывалось. Он просто забыл, на каком языке он думал, когда еще не изучал французскую литературу. Не может же он согласиться с тем, что он тогда вообще не думал. Я думаю только на французском языке, а вы на каком? Он думает, что он думает. Он думает по-китайски, а думает, что он думает по-французски. Татарский бог в золотой тюбетейке[8] на фоне не им написанных книг. Назвался Гудзием, поезжай в Киев. А голос Качалова иметь необязательно.
Я, конечно, буду способствовать. Веселый яркий весенний день стоит у двух тополей с железной перекладиной между ними для гимнастических упражнений. Как будто там и дождей никогда не было.
А у меня в кармане рваного пальто «Фауст» по-немецки. Уж этого-то вы у меня отнять не можете!
УЖ ЭТОГО-ТО ОНИ ОТНЯТЬ НЕ МОГУТ. Наконец-то. Я не знал, что в тот год я думал словами Марселя Прево. Я не знал, что его книгу о женщинах должна была прочитать всякая женщина в Париже в 1903 году. В особенности если она приехала в Париж из Одессы и о ней будут писать в журнале «Вестник иностранной литературы» в Петербурге. В 1901 году, если уж говорить точно. То есть при жизни Чехова. Я имел в виду вдову-хранительницу, вдову-наследницу. Контуры рисунка подействовали, хотя глаз, кажется, и не задержался больше, чем на другом. Не контуры, а хорошо выписанные глаза, а все остальное осталось просто белой бумагой. Я бы хотел подписаться под таким портретом.
И так всегда: мы говорим одно, а подразумеваем другое. Мы говорим другое, а подразумеваем ОДНО. Литературная компания, где богатству участников придавалось большое значение. Я имел в виду другое, но попались чужие слова, и я их высказал. В таком контексте твой поступок выглядит совсем нелепо. Впрочем, что ж, не так уж нелепо, если подумать. А если не подумать, то стыдно. Подземная река бурлит и воет. Подспудное течение нет нет да и прорывается. Независимо от знаков препинания. Смутные параллели рождаются и умирают, а мысль надо выразить точно. Вот что бывает, когда слова попадают не по адресу. Ты позволил им взобраться на плечи, а они не замечают, что сидят, а ты ждешь благодарности. И оного делать нельзя было. Но была мысль, что все это уже конец и поэтому пусть хоть это останется. Тогда конечно. А неожиданное высокомерие опять же из-за жуткой неуверенности в своих возможностях. Речь идет о силе. Я подожду, я подожду. Под этот постоянный припев шли-проходили годы. Мне стало грустно. Что-нибудь случилось? Почему у тебя такой вид?
А про песню неправда. Может быть, лучшее, что он написал. У меня такое чувство, будто нас обокрали и мы еще раз сглупили. А что можно было сделать? Сундуки закопать в саду, а не отправлять в Воронежскую губернию. Золото не хранить в банке, от которого остались две книжки. Замок вешать большой и настоящий, а не маленький и символический. Если он решил взломать, он взломал бы и большой, как было с амбаром. Я думал о выставке, а сказал что-то еще. Я все-таки ему сказал что-то, чтобы он не считал меня таким дураком. Пусть знает, что я тоже знаю. Я недаром вздрогнул от вида той рубашки. Но я ведь не добилась и минимума благополучия. Рано его еще хоронить. Если надо выбирать.
Произведения Павла Павловича Улитина (1918–1986) с трудом поддаются жанровому определению. Начиная с сороковых годов прошлого века, он последовательно выстраивал собственную, не имеющую различимых аналогов, форму прозаического высказывания. «Я хочу найти слова, которые не имеют прибавочной стоимости», — писал Улитин, а свою писательскую технику называл «стилистика скрытого сюжета». Движение этого сюжета и определяет смену картин и цитат, перекрестный гул звучащих в памяти голосов или иронический авторский комментарий.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Рей и Елена встречаются в Нью-Йорке в трагическое утро. Она дочь рыбака из дельты Дуная, он неудачливый артист, который все еще надеется на успех. Она привозит пепел своей матери в Америку, он хочет достичь высот, на которые взбирался его дед. Две таинственные души соединяются, когда они доверяют друг другу рассказ о своем прошлом. Истории о двух семьях проведут читателя в волшебный мир Нью-Йорка с конца 1890-х через румынские болота середины XX века к настоящему. «Человек, который приносит счастье» — это полный трагедии и комедии роман, рисующий картину страшного и удивительного XX столетия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.