Мак и его мытарства - [43]

А в тот день, когда после долгого пути Вальтер и Мария постучались в двери его обиталища – огромного запущенного дома, Кларамунт был особенно не в духе. Прежде всего нам, как читателям, которым совершенно необходимо поразмыслить над чем-нибудь, придет в голову, что Вальтер ожидает от этого визита разгадку того, какое мастерство продемонстрировал чревовещатель в миг прекращения своей артистической карьеры, каким величием и полным отсутствием снисхождения проникнуто было его сухое «прощайте». Более того, воскрешая в памяти последнее представление маэстро в Валенсии, он припомнил его последние слова на сцене, слова, ставшие легендарными для старожилов Мальвароссы:

«Я – тот, – якобы сказал Кларамунт на прощальном представлении в театре «Веранда», – кого вы все узнаёте очень медленно и чей образ всегда искажен неверными штрихами. Я – тот, у кого нет и никогда не было имени, тот, в ком одном заключено множество личностей. Тот, кто требовал от вас терпения, потому что, хоть и не говорил этого вслух, просил сохранять спокойствие на протяжении многих и многих лет моей деятельности на сцене, в процессе медленного, трепетного созидания человеческого образа…»

Читая эти прощальные слова Кларамунта, произнесенные со сцены в «Веранде», я не мог не соотнести этот «медленный трепетный процесс созидания» с другим, очень схожим – тем, который в конце концов привел Вальтера к написанию его уклончиво невнятных мемуаров, где он неспешно (то и дело уходя в сторону и заставляя звучать чужие голоса), создает сложный образ человека: мемуары эти очерчивают силуэт убийцы, пусть даже по соображениям благоразумия и безопасности он показан не впрямую и не открыто.

На меня сильное впечатление произвела могучая вера Вальтера в необходимость визита к маэстро, он всякую минуту демонстрирует глубокую уверенность в том, что в доме старого брюзги он узнает все, что ему нужно. При этом он убежден, что инстинкт поможет ему разгадать любую загадку.

Быть может, предполагает Мария, мастерство Кларамунта коренится в чем-то очень незамысловатом, зиждется на чем-то таком, что находится на виду, подобно тому, как украденное письмо в рассказе По заметили не сразу, потому что оно лежало на видном месте.

– Тебе бы надо отточить свой инстинкт, – говорит Мария.

Под неумолчный разноголосый лай Вальтер и Мария стучатся. И тут происходит нежданное – оказывается, что у чудовища есть душа:

«Узнав Марию, Кларамунт горячо обнял ее и прослезился. И вслед за тем очень театральным жестом пригласил пройти внутрь своего обшарпанного жилища. Мы уселись перед огнем за стол с жаровней, и монстр принес нам чаю с печеньем и вина с виноградников Дорма. Он оказался не столь свиреп, как его расписывали. Хотя внешне он вполне отвечал нашим ожиданиям: черный суконный костюм, поверх которого намотаны шали и шарфы, пятидневная щетина, один глаз не видит, а другой наводит ужас. Снаружи, со двора, доносился неумолчный лай собак. Они затихали на мгновение, а потом опять принимались рычать и завывать. Казалось, что в дом постоянно пытается проникнуть чужой, а псы его отгоняют. Я спросил Кларамунта, зачем он держит столько, чтоб сторожили? Нет, отрезал он, чтоб шумели. Это слово он произнес так, словно оно доставляло ему какое-то особенное и диковинное удовольствие. Я замолчал, незаметно наблюдая за происходящим и талантливо играя роль племянника Марии, каковым она для простоты представила меня».

Не закрывая рта, она рассказывает Кларамунту про общих знакомых – все как на подбор были уже на том свете. А Кларамунт слушает и порою даже выказывает некоторый интерес. И время от времени сплевывает прямо на пол. И вот в какой-то миг говорит – причем голос его, по мнению рассказчика, очень похож на голос того мертвеца, который поселился в моем мозгу – о лунном затмении, объявленном нынче ночью, и начинает перечислять названия римских кладбищ. Одно за другим, словно читая странную заупокойную молитву. И собачий лай будто расставляет запятые в этом перечне.

Спускается ночь, Мария и Вальтер едят тортилью с сыром, испеченную хозяином собственноручно, и говорят о Португалии, «куда я через несколько дней собираюсь отправиться по работе, на длительные гастроли, которые при Кларамунте я, продолжая изображать ничтожного племянника, назову туристической поездкой».

– Насколько я понимаю, лиссабонские кафе битком набиты случайными идеями никчемных людей, – говорит Кларамунт.

И эти слова странно звучат в ночи. Кажется, что они из каких-то утраченных эссе Фернандо Пессоа. Вот только в эту минуту еще не знает Вальтер, что скоро попадет в Лиссабон и заколет севильского цирюльника отточенным наконечником зонта.

– Случайными идеями никчемных людей, – повторяет Мария: она словно хочет выделить сказанное Кларамунтом.

И вскоре, как будто усвоив его язык, рассказывает жуткую историю про то, как один юноша и попугай оказались в вагоне старого французского поезда, набитом убийцами. А рассказав, обессиливает, сдается сну, мягко приникает головой к миске, праздно стоящей на столе, за которым они ужинали.

– Пойдем прогуляемся, – говорит Кларамунт Вальтеру.