Маханакхон - [73]

Пуля прошла навылет, оставила круглую дырку в стекле и исчезла за окном. Игорь ударил по стеклу прикладом, чтобы уничтожить след от выстрела, аккуратно вытер с пола и мебели капли крови и мозгов.

Еще накануне он потропил шатуна, нашел место, где у того была лежка. Оставил там тело Егорыча – голодный зверь ни за что не откажется от такого подарка.

Обыскал дом. Нашел в шкафу ту самую черную сумку, с которой они когда-то уехали из города. А в ней пакет с зелеными бумажками. Пересчитал – две тысячи пятьсот долларов. В те времена для глухого района это было очень много. Видимо, те самые деньги, что отец передал им когда-то на жизнь. Сначала, наверно, было три тысячи, а экономный Егорыч за четыре года потратил всего пятьсот. В столе нашел немного местных денег – два с небольшим миллиона дореформенных рублей.

Игорь положил в сумку свой паспорт, всю самую приличную одежду, два ружья, пистолет и патроны к ним. Хотел ехать на «буханке», но понял, что у него нет ни прав, ни документов на машину, а попадать к ментам не хотелось, тем более с таким грузом.

Поэтому он одиннадцать часов шел в поселок пешком. Дошел нормально, не привыкать, на автовокзале посмотрел на расписание. Самый дальний автобус был до Владивостока.

Кровавая Мэри

Игорь с Настей, закутавшейся в его пальто, гуляли по Москве под мелким снегом. Она наотрез отказалась зайти к себе и переодеться:

– Не хочу туда… И так там всю ночь торчала. Глядишь, опять кого-нибудь зарезать захочется. – Она ткнула его в бок тонкими крепкими пальчиками.

После утреннего шампанского оба были веселые. Игорь отломал каблук от ее второй туфли, чтобы было проще ходить.

Бродили по одному из больших московских парков, Игорь всегда путал их названия. Настя расспрашивала о жизни в Израиле, о том, как Игорь туда переезжал. Спросила: правда ли, что девушки там тоже служат в армии и моются в одной общей душевой с парнями?

– Чего? – рассмеялся Игорь. – Служат, конечно, но душевые раздельные. При тамошнем феминизме попробуй посмотри не так на девушку, даже одетую, засудят на фиг.

– Тогда радуйся, что ты в России, – ответила Настя. – Тут народ изголодался по простому теплому взгляду. Девушки только мечтают, чтоб нормальный мужик с интересом посмотрел.

– Я и смотрю, – честно ответил Игорь.

Уже ближе к обеду Настя стала то и дело спотыкаться на ровном месте, Игорь поймал ее в очередном падении – да она вся дрожит! Со своей выносливостью и закалкой он не заметил, что девушка сильно замерзла и устала. Что за странная привычка местных жителей не признаваться, когда им тяжело?

– Ты ведь всю ночь не спала, – сказал он, – не пора отдохнуть?

– Да, – ответила Настя, – завалиться бы сейчас в кровать…

– Пойдем ко мне и завалимся, – просто ответил Игорь.

– Ах ты, хитрый израильский мужчина! – засмеялась она. – Ну уж нет. Привык тут к московским развратницам… – Она ткнула его в плечо кулачком. – Проводи меня в мою гостиницу.

Он повиновался. В холле небольшого трехзвездочного отеля она поцеловала его в щеку.

– Я рада, что не зарезала тебя, – сказала она с улыбкой, заходя в лифт.

Но когда закрылись стеклянные двери и он успел последний раз взглянуть на нее, улетающую вверх, лицо Насти было уже совсем другим. Исчезли хмельное веселье и озорной прищур, в ее глазах снова были только беспросветное одиночество и злая обида.

Ему почему-то стало от этого очень не по себе. Хотя что могли значить чувства этой странной, малознакомой девушки, да вообще чьи-либо чувства? У Игоря было много женщин, некоторые из них любили устраивать драму, еще похлеще этой, но он всегда умело их игнорировал.

Игорю было тридцать пять, он много лет жил над придуманными правилами, над глупыми чувствами и был доволен. А тут вдруг, из-за такой ерунды, его непобедимая уверенность, дарованная Открытием, пошатнулась.

Шагая к себе в отель через гудящую клаксонами площадь, Игорь вспоминал случай из полузабытой юности, когда его вот так же кольнуло, пошатнуло, неожиданно и непонятно, несмотря на все слои грамотно выстроенной защиты.

…Сверкающий солнечный день, каких в Приморском крае бывает штук двадцать за весь год. Они с Михасём идут по прибойной полосе, ружья наперевес. Солнце печет, но с холодного моря дует пронизывающий бриз, гудит в темных кронах кедров и пихт.

Голубые волны разбиваются о желтый песок, по которому тянется вереница алых кровавых пятен.

– Вот почему ее прозвали «Кровавая Мэри», – ухмыляется Михась, кивая на пятна. – Большая, взрослая тигрица, но нормально охотиться больше не может. Тигр же как все кошки: выследит добычу, ну оленьку, например, бросается сверху, клыками шею прокусывает – и привет. А у этой с зубками какая-то проблема случалась. Кариес, ага… Повыпадали у нее клыки и часть остальных зубов, не прокусишь шею теперь. Ну она и придумала – на хребет жертвам своим не прыгает, вместо этого когтем по вене на шее чик. А потом идет за жертвой следом, ждет, пока кровь вытечет…

Амурский тигр – одна из самых редких кошек в мире. На свете их осталось меньше тысячи в Приморском и Хабаровском крае, да еще на севере Китая. И потому этот зверь стал одним из самых ценных на черном браконьерском рынке. Едва ли не все части его тела считаются чудесно лечебными в восточной медицине, у богачей в Гонконге и Сингапуре, которые от Приморья не так далеко. А великолепная пушистая шкура, ало-оранжевая с черными полосами – желанный экземпляр для коллекционеров по всему миру.