Магистр - [28]

Теперь Ратленд редко играл сам – только если его приглашали специально. Как и принято в концертах, слушатели видели лица музыкантов, а от дирижера доставалась им лишь спина. Но слухи было не остановить, и газеты разглядели в этой лаконичной спине «дирижера-убийцу» и «демона во фраке». Правда, Винсент рецензий не читал: музыка была для него работой, он лишь служил ее будничным жрецом.

Куда бы ни приезжал молодой музыкант, везде он продолжал свои изыскания. Располагая рекомендациями людей в масках, он получал доступ в частные библиотеки и изучал редкие фолианты, ведя минимум записей и не вызывая подозрений. Музыкант и музыкант. Пусть «гениальный», пусть молодой, пусть нервные барышни обоего пола падают от его музыки в обморок и ходят разные слухи. Ведь то было возбужденное время… Правда же, это мы говорим «пусть», ибо привыкли к сенсациям, а в начале прошлого века сенсаций вроде «Ратленд-оркестра» было не так много. Пропасть лежала между теми, кто повторял рассказы о концертах, и теми, кто попадал под их воздействие. Винсент учился держать музыку под контролем.

А еще он богател. Ничто особенно не менялось в нем, не прибавлялось свидетельств преуспеяния в его одежде или жилье. Как и раньше, выглядел он достойно – простой его гардероб стоил непростых денег – и в Синтре любили говорить, что он скоро выкупит половину города (к нему часто приезжали посетители, которых он щедрою рукою поселял в дальнем крыле «Лоренса»). Однако у него не копилось ни золота, ни драгоценностей (камень цвета цин не в счет), не удосужился он обзавестись ни личным экипажем, ни даже слугами, обходился тем, что предоставлял отель, и только украсил свой красивый, но холодный гостиничный быт кабинетным роялем, который был ему нужен «для работы».

Доходы молодого дирижера были велики. Концерты Ратленд-оркестра продавались очень дорого, и музыканты терпели его тиранство лишь за благосостояние, которого добивались под его руководством. Молодой дирижер относился к деньгам легко и мог позволить себе потихоньку переводить средства на разные цели, перечислить которые за давностью лет трудно. (Сейчас это назвали бы благотворительностью, однако то была благотворительность выборочная, и о ней мы, наверное, расскажем позже.) Но себя наш герой тоже не забывал, и после двух особенно удачных концертов в Лозанне и Берне финансовая сторона жизни по большому счету перестала его беспокоить.

С концерта в Лебединой зале прошло больше года, и в Синтре установился бездеятельный декабрь. Винсент сидел за роялем в своем номере и, разложив на закрытой крышке инструмента какие-то листы и толстый том в кожаном переплете, что-то черкал при свете свечей, горевших в фортепьянных подсвечниках. В его «доме» был кабинет, но, судя по всему, он заработался, и одно занятие плавно переросло в другое. Тут открылась дверь, и в полутемную гостиную вошел представительного вида человек, по зимнему времени года и ночному времени суток одетый в плащ с низко надвинутым капюшоном. Винсент повернул голову к двери, поднялся.

– Прошу вас, – сказал он и указал внутрь.

Посетитель избавился от плаща и тяжело опустился в кресло возле столика. Тишина окутывала его, как бывает, когда человек выжидает перед тем, как сделать что-то, на что решался уже давно.

– Я был бы благодарен, если бы вы что-нибудь сыграли, – наконец выговорил ночной гость. Винсент кивнул, освободил крышку инструмента от бумаг, сел и стал играть что-то соответствующее ночи и настроению посетителя.

– Я вообще-то собирался вас убить, – признался посетитель и, не дождавшись ни перебоя в мелодии, ни реакции, продолжил: – Не тогда, когда вы подумали, не год назад. Сейчас.

Ратленд продолжал играть. Человек поднялся, подошел к музыканту сзади и приставил к основанию его черепа пистолет. Винсент носил довольно высокие воротнички и довольно длинные волосы, но ни то, ни другое не помешало холодному металлу найти дорогу к его голове.

– Вы не стали играть музыку, которая остановила бы меня. Вы не боитесь? – почти прошептал ночной гость, а Винсент почувствовал, что руки убийцы дрожат. Тогда он все-таки развернулся к нему лицом.

– Ваше величество, почему вы так долго ждали? – спросил он. – И почему хотите сделать это лично?

– Потому что хочу посмотреть в твои глаза, наглец, – прошипел Карлуш (ибо это был конечно же он) и опустил пистолет к левой ключице Винсента. Тот аккуратно поднялся, ничего более не говоря. – Почему сам? – продолжил король. – Почему лично? Потому что это касается мужчин… двух мужчин – тебя и меня. И одной женщины. Я смотрю в твои глаза и вижу…

Тут Карлуш обессиленно опустил пистолет и с отрешенным вздохом вернулся к креслу: достоинство, которым насыщена королевская кровь, не позволило ему ввести себя в убийственный амок.

– Мужчины не отказывают женщинам, ваше величество, – сказал Винсент. – Даже если эти женщины – возлюбленные королей. Простите: я надеялся, что для вас эта связь значит меньше. Для меня она не значит ничего, да и для сеньориты дель Соль, надеюсь, тоже.

– Амадея покончила с собой, – ровно отвечал король. Он окончательно взял себя в руки. – Предупреждая ваш вопрос, – он даже нашел в себе силы вернуться к «вы», – она действительно покончила с собой сама, практически у меня на глазах. Ее не убили.