Магистр - [47]

– Конечно! – подскочила девушка.

Мелиссина сбросила одежды и улеглась на кровать. Берта, хоть и будучи моложе, с завистью созерцала её совершенное тело, не изуродованное родами, не тронутое безжалостным временем. Да полноте, может ли смертная иметь столь гладкую кожу? Столь упругие ягодицы? А как высока, как туга её грудь! Как крут изгиб её бёдер, будто вторящий линиям драгоценной амфоры, полной жизни!

«А вдруг это дьявол в обличье женщины?!» – ужаснулась Берта. Да нет же, нет! Ведь только вчера Елена навещала папу Иоанна! Разве позволено Сатане войти под своды Латеранского дворца? Конечно же нет!

Прибежала Алоара и принесла с собой большой ларец, разгороженный на маленькие вместилища, откуда выглядывали баночки, скляночки, флакончики, коробочки – походное хранилище для благовоний и мазей, спасающих красоту от увядания.

Алоара растёрла Мелиссине грудь и лицо настойкой крокуса, смазала волосы и веки экстрактом сладкого майорана, в кожу стоп и коленей втёрла отвар тимьяна с добавкой лепестков жасмина, ладони и плечи смазала миррой, а губы, шею и внутреннюю сторону бёдер растёрла розовым маслом и вытяжкой из цветов лотоса.

Полежав немного укрытая покрывалом, Елена, не спеша, оделась, накинув столу из голубого шёлка и обув мягкие меховые туфельки.

Солнце уже покинуло верхнюю точку полудня и здорово склонилось к закату, когда пожаловали гости – Марозия с Теодорой, в сопровождении массы прислуги и охраны. Елена вышла их встречать.

Теодора-младшая была моложе сестры, но и Марозия, возраст которой приближался к сорока, не выглядела на столько. Это была стройная, красивая женщина, из тех, что в юности выглядят простоватыми и страшненькими, но расцветают к тридцати, с годами всё полнее и ярче раскрывая свои красы, усиливая Евины чары. Марозию отличали пухлые, чувственные губы, изящный, прямой нос истинной римлянки и большие, широко расставленные глаза, в которых светились ум и юмор.

Теодора походила на сестру внешне, но вот внутренней силы и собранности Марозии ей недоставало.

– Приветствую владычицу Рима! – сказала Мелиссина.

Марозия откликнулась воркующим грудным голосом:

– Тогда и я приветствую вас в моих владениях.

Повинуясь приглашающему жесту Елены, сёстры вошли в вестибул, свертывая с себя тяжелые плащи и оставаясь в сюркени из драгоценных материй. Свиту увела Алоара – в людскую.

Заранее вызнав все тонкости местных ритуалов и обычаев, Мелиссина первым делом усадила гостий за стол, ломившийся от снеди. Марозия повела себя весьма непринуждённо и утолила свой аппетит на славу.

Заметив, что хозяйка не берёт мясо руками, а накалывает его двузубой вилкой, сенатрисса удивилась и заинтересовалась.

– А зачем так? – спросила она, кивая на вилку.

– Чтобы зря не пачкать рук.

– Дай я попробую!

Мелиссина протянула Марозии вилку, и та испытала её в действии, немало насмешив и себя, и Теодору с Еленой. Забрызгав весь стол, сенатрисса всё-таки обрела кое-какой навык в обращении с неведомым ей столовым прибором. Завязался лёгкий светский разговор ни о чем, потом женщины освоились и сменили тему, перейдя на мужчин. Мелиссина умело направляла разговор, подталкивая Марозию к речам о Гуго Арльском.

– Мужем я довольна, – сказала сенатрисса, щепетно беря пирожное, – это сильный человек, жестокий и властный, упорный в своих намерениях. Он единственный сын Теобальдо, графа Арльского, и Берты Лотарингской, дочери короля Лотаря II. Выйдя в графы, Уго был королем Нижней Бургундии, но тех земель и той власти было мало ему, он жаждал большего. И вот Уго короновали в Павии…

– Говорят, его призвал архиепископ Ламберт? – уточнила Елена.

– О, – усмехнулась Марозия, – этот поп – тот ещё пройдоха! Но и Уго палец в рот не клади – откусит всю руку по локоть! Если говорить правду, – приглушила она голос, – то Уго призвала и я. После смерти моего второго мужа Гвидо я отправила к Уго послов, передавших ему мои слова: приди и владей Римом – значит, и мной тоже. Спросишь, почему я вообще звала его? Отвечу – мне пришлась по душе его натура – где надо, гибкая, где надо – твёрдая. Уго милостив, но вот предателей не прощает, уничтожая их безо всякой жалости. Вот, был случай – двое судей Павии сплели против него заговор – Вальперт и Гецо по прозвищу Эверард. Сын Вальперта, Пётр, поставлен епископом в Комо, а дочь его, Роза, вышла замуж за пфальцграфа Гизельберта. Уго детей не тронул, но отца их казнил, а Гецо изувечил. Вот так. Он расставляет своих людей повсюду, как фигурки при игре в затрикий.[54] Вот епископ Ильдин, скажем. Его изгнали из Льежа, а Уго устроил его епископом Милана…

– А монаха Ратера, – вставила Теодора, – сделал епископом Вероны.

– Верно, – кивнула Марозия.

– Лишь бы не забывал родных… – намекнула Елена.

– О, уж об этом он не забывает! А уж в женах его и любовницах и запутаться, право, нетрудно! Своего сына от Вандельмоды – Умберто – Уго сделал маркизом Тосканы и герцогом Сполето. Сын от Пецоллы – Бозон – стал епископом Пьяченцы. Да что там! Дочь Уго Альда вышла замуж за моего сына Альбериха II!

– Хорошая партия, – кивнула Елена.

– Безусловно, – согласилась Марозия и вздохнула: – Мне было бы совсем хорошо и спокойно, если бы Бог дал сыночку немного терпения и почтительности, убавив заодно строптивость его и великую гордыню. Альберих не выносит Уго, и любое слово отчима воспринимает как личное оскорбление. Боюсь, однажды это кончится очень плохо – им двоим тесно в Риме.